Гибель поэта - [2]

И тут же тяжелые шаги застучали вновь, дыхание, свирепое, частое, звериное, приблизилось и жестокая рука схватила Зою Платоновну за плечо.

— Попалась!

— Уберите руку! — сказала Зоя Платоновна. — Я здесь совершенно ни при чем!

— Нет, не отпущу, — ответил голос и потянул Зою Платоновниу к свету, к фонарю. Хорошо еще, что решил не убивать на месте.

Но до фонаря нападающий ее не довел. Как только стало светло настолько, что можно было разглядеть гладкие седые волосы и четкий профиль Зои Платоновны, пожилой мужчина в пижамных штанах и в майке отпустил ее и спросил:

— Это не ты?

— Я даже не знаю, кого вы имеете в виду, — сказала Зоя Платоновна.

То, что нападающий был в пижамных брюках, ее почему-то успокоило. И перевело таинственное ночное событие на уровень семейной драмы.

— Тогда простите, — сказал мужчина. — И идите дальше.

— Это я и собиралась делать, — сказала Зоя Платоновна. — Не за вами же я бегаю по улицам.

— И я не за вами, — сказал мужчина. — Понимать надо. Но она все равно никуда не денется.

— Денусь, — ответил из темноты высокий голос. — Нормально денусь. Я у мамы жить теперь буду.

— Попробуй только, — ответил мужчина, медленно продвигаясь по направлению к голосу.

— Только не догоняй, — сказал высокий голос. — Я шибче бегаю. Говори оттуда, где бабка стоит.

Мужчина вздохнул и остановился. Гнев его иссяк.

— Вы, конечно, не курящая, — сказал мужчина Зое, которая сама не смогла бы ответить, почему она не уходит.

— «Беломор» у меня, — сказала Зоя Платоновна.

— То, что надо, — сказал мужчина. — Вообще-то я сигареты курю, «Яву», но сейчас как раз настроение под махорку.

Зоя Платоновна тоже закурила. В кустах у забора что-то шевельнулось.

— Чего шуршишь? — спросил мужчина. — Надоело?

— Муравей укусил, — мрачно ответил высокий голос.

— Еще не один укусит, — сказал мужчина. — Зачем слово давала?

— Я ходила к нему, честное слово, ходила, деньги предлагала. А он говорит — все уже сдал на центральный пункт.

— Врет, — сказал мужчина убежденно.

— А может, не врет…

— А на центральный пункт ходила?

— Закрыт он.

— А почему раньше не послушалась?

— Не хватало, сам понимаешь, не хватало.

— А теперь хватает?

— Теперь хватает.

— Вот видишь, бабка, — сказал мужчина Зое Платоновне, — никогда не женись на молодой.

— А что случилось? — спросила Зоя Платоновна.

— А то случилось… стыда не оберешься… Влюбился я. Это еще полбеды.

— Это не беда, а счастье, — заметил голос из кустов. Теперь Зоя Платоновна уже понимала, что голос женский, молодой. — Любовь — это счастье.

— Счастье и стыд, — сказал мужчина, — потому что между нами двадцатилетняя разница.

— Любви все возрасты покорны, — послышался ответ из темноты.

— Если бы ты меня любила.

— Любовь выражается не во вздохах на скамейке и не в прогулках при луне, — сказал женский голос.

— Она в школе отличницей была, — сказал мужчина. — Я сначала даже радовался в беседах с Риммой за ее образованность и начитанность, но она оказалась поверхностной и даже, можно сказать, пустой. Лучше пускай человек всю жизнь читает одну книжку, скажем, «Анну Каренину», вы меня понимаете, читает и переживает и внутренне растет. А это что за фрукт? «Три мушкетера», это шедевр, да? Майор Пронин, это шедевр, да?

— Это все классика, — сказала Римма.

— За эту, простите, классику она всю литературу из дома на макулатуру променяла.

— Только что старое и скучное.

— Собрание сочинений Леонида Андреева — это скучное?

— Читать невозможно. И без переплетов.

— Видите? А журнал «Русский архив» — это что, скучное?

— Умереть можно.

— А первый номер альманаха «Северные цветы», это что?

— И сам не читал! И сам не читал!

— Мои предки это все своими руками собирали, а тебе скучно?

— И «Северные цветы» в макулатуру? — спросила Зоя Платоновна.

— Вот видишь, человек посторонний, пожилой, а ты ее тоже буквально в сердце поразила.

— Мне на три тома надо было вес набрать, — сказала из кустов Римма. — Ив том числе «Граф Монте-Кристо». А если не успеешь, в магазине кончатся.

— Леонид Андреев в магазине сто лет назад кончился! — взревел мужчина. — Дай, бабка, еще папироску, а то у меня инфаркт случится.

— Что, сердце болит? — Голос в темноте изменился, дрогнул.

— Не надейся, не заболит. Твои таблетки не понадобятся.

— Но у меня веса не хватало, — пискнула из темноты молодая жена.

— И тогда она переписку моей прапрабабки из дореволюционного времени ему отнесла. Отнесла? Альбом прапрабабки отнесла?

— Альбом я с самого начала отнесла, — сказала молодая жена. — Давно еще. И письма. Они в сундуке лежали, в чулане. Кому это нужно?

— Вот! — сказал мужчина, бросил папиросу на землю и, сгорбившись, пошел прочь. Было тихо. Потом хлопнула калитка.

Рядом с Зоей Платоновной возникла темная фигурка.

Девочка как девочка, наверное, была отличницей. Гладкая кожа, пухленькая, чистенькая, карие глазки, патлы по плечам. Дитя НТР и массовой культуры.

— Вы в самом деле собрание сочинений и письма…

— Ну я же думала, что ему не нужно, в чулане, в сундуке! А знаете, сколько килограмм макулатуры на полного Дюма надо?

Вы не представляете. Я себе все руки оторвала. Ну, я пойду, простате. А то у Мити опять сердце заболит, он у меня такой нервный…