Гибель Петрограда - [63]

Его взорам представилась страшная картина: толпа мародеров танцевала, дико гримасничая, вокруг дерева, на котором висела совершенно обнаженная молодая девушка; в ней старый Пьер с ужасом узнал дочь своего хозяина и понял все: молодая графиня решила в эти тревожные дни приехать к отцу, чтобы быть среди близких, была захвачена мародерами, изнасилована и повешена, чтобы привести в уныние защитников замка.

Очнувшись, граф встал, направился к своей супруге и постарался подготовить ее к страшной вести. Долго оплакивали они вместе гибель юного существа, которое было им дороже всех их богатств, дороже жизни, дороже всего.

Наконец, графиня подняла голову и сказала:

— Дорогой мой, мы теперь одиноки и жизнь для нас не имеет цены. Но на нас лежит священный долг отомстить этому подлому насильнику, этому зверю, за нашу дочь. Нам надо взять его в плен…

— У нас слишком мало людей… — со вздохом возразил граф.

— Это все равно. Надо взять его в плен хитростью, надо заманить его в замок. Я придумала хороший план, позволь мне действовать так, как я хочу.

— Я готов на все, чтобы захватить этого негодяя. Но неужели придется прибегать к лжи и обману?

— Вспомните вашу дочь, граф! С этими зверями все средства хороши! — вскричала графиня.

— Пусть будет по-твоему… — целуя ей руку, согласился граф.

На следующий день старый Пьер тайком вышел из замка и, схваченный мародерами, был отведен ими к начальнику, которому вручил следующее письмо:

«Графиня Анна де Граммон майору Мюнце.

Майор, я восхищена вашей храбростью и вашими подвигами. Мой муж трус, а я презираю трусов. Я ненавижу своего мужа, ненавижу с первых дней брака и хочу с вашей помощью отомстить ему. Для него всего дороже на свете его сокровища, жемчуга, бриллианты, золото, и я хочу лишить его этих сокровищ.

Его богатства спрятаны так хорошо, что если бы вы срыли весь замок до основания, то без моей помощи не нашли бы их. Они будут ваши. Приходите, я сама проведу вас в подземелье, где они хранятся.

Но приходите один, без спутников — иначе все богатства будут потеряны для вас.

Вас проведет мой слуга, который передаст вам это письмо. Он мне предан и не выдаст нас».

Майор несколько раз перечитал это письмо. Мысль о ловушке мелькнула у него в голове, но в его воображении встали груды сверкающих бриллиантов, засияло золото, заискрились алмазы и рубины. Он долго колебался, но, ослепленный алчностью, согласился пойти ночью в замок.

Он не мог больше противиться бешеному желанию завладеть сокровищами графа.

Сердце его сжалось от предчувствия опасности, когда он увидел перед собой фигуру женщины в черном платье, но было уже поздно: что-то, словно тисками, сжало его горло, крепко обвивали его тело веревки, рот его был заткнут. Он пробовал оказать сопротивление, но удар по голове лишил его сознания. Когда он очнулся, перед ним стояли граф и графиня.

— Проведите его в башню с часами. У него останется времени поразмыслить о своих грехах! — холодно сказал граф слугам.

Когда взошло солнце и осветило огромный циферблат башенных часов, мародеры увидели страшное зрелище. Голова их предводителя торчала на циферблате между стрелками, замененными остро отточенными лезвиями. Его волосы сразу поседели, глаза выкатились из орбит и дико блуждали, лицо было искажено страхом.

Большое лезвие заменяло часовую, а маленькое — минутную стрелку. Голова высовывалась из циферблата на месте цифры XII.

При каждом полном кругообороте маленькая стрелка слегка задевала горло Мюнце, а большая, показывавшая пять часов, должна была через семь часов отсечь его голову.

Мародеры с ужасом смотрели на эту голову и не предпринимали ничего, чтобы спасти своего начальника. Когда наступила ночь, по обеим сторонам циферблата зажглись факелы, кровавым светом освещавшие страшную голову.

А стрелка неуклонно приближалась к цифре XII.

Наконец, часы стали бить.

Семь… восемь… десять… двенадцать. При последнем ударе послышался нечеловеческий вопль и страшная голова упала к ногам мародеров, обрызгав кровью циферблат часов.

Борис Садовской ДЕТИ ДЬЯВОЛА

I

Майор фон Гильденштубе служил начальником крепостного гарнизона в Ойхе, одной из немецких колоний на юге Африки.

Третий год уже проводил майор в глухом и диком местечке, где, подле громадных крепостных зданий, ютились на берегу реки убогие тростниковые шалаши туземцев-негров. В будущем майор пока не предвидел никакого повышения и никаких перемен. В деревушке не было ни дела, ни развлечений. Даже женщин нельзя было найти в этой проклятой глуши; имелись здесь, правда, негритянки, но от них, во-первых, отвратительно пахло, а потом, разве негры люди?

Сегодня майор особенно был не в духе.

В это утро ему минуло тридцать семь лет. Боже! Подумать только, что лучшие годы проходят зря в дебрях далекой Африки! Здесь он даже не может ничем ознаменовать день своего рождения, как то бывало в Берлине. Единственным собеседником его и гостем является здесь все тот же лейтенант Фурст, придурковатый и длинный малый с моноклем в левом глазу, а развлечение все состоит в том, чтобы, сидя на террасе, нить с этим лейтенантом коньяк. А когда в Берлине! Обед с товарищами-гвардейцами, вечерняя попойка к кафе, плясунья Матильда, гром музыки, веселящаяся толпа…