Гибель Петрограда - [54]
Но почему портрет завешен черным крепом?..
Я вздрогнул.
Внизу на рамке портрета была прибита маленькая бронзовая дощечка и на ней несколько слов.
Я чувствовал, что в этих словах заключается ключ этой тайны, который я так тщетно искал все это время. Но я не двигался с места, скованный странной жутью…
Наконец, я сделал усилие над собой, подошел к портрету и прочел эти несколько слов:
«Берта, графина Гоньяй, род. 5 февраля 1896 года, умерла 17 августа 1914 года».
В. Павловский
СОВИНЫЙ ДОМ
Старопольское предание
Подпоручику Игнатову с полувзводом было поручено произвести разведку вниз по Варте, на левом берегу которой, по-видимому, укрепилась значительная группа неприятельских сил. Местный житель, прусский поляк, вызвался быть проводником русских по этой сильно пересеченной местности. С его помощью маленький отряд успешно продвигался вперед, однако наступившая темная ночь заставила его поневоле остановиться.
— Тут, пан офицер, скоро болото будет, — предупредил проводник, — а по нему совсем узенькая гать проложена. Долго ли впотьмах с нее свалиться? Лучше уж заночуйте здесь. Вон в том перелеске, я знаю, есть заброшенный сарайчик, совсем плохонький, а все же как никак прикрытие над головой.
Подпоручик согласился и, спустя несколько минут, они все уже были в сарайчике, действительно очень ветхом, но достаточно просторном, чтобы в нем мог поместиться весь отрядец.
Из опасения привлечь внимание неприятеля, костра не раскладывали, лишь всухомятку закусили имевшейся с собой провизией и тотчас же легли спать, выставив часового у двери.
Однако Игнатову мысль о возложенной на него непривычно ответственной задаче не давала уснуть и, с час проворочавшись с боку на бок, он наконец поднялся и тихонько вышел из сарая.
За ним так же бесшумно последовал и проводник.
— Что, Пшебыслав, и вам не спится? — вполголоса окликнул его подпоручик.
— Не спится, пан офицер! — со вздохом признался поляк. — Все думается, каково-то теперь придется моей родине.
— Хорошо придется! Отлично, вот увидите! — с веселой бодростью юности ответил ему Игнатов.
— Давай-то Бог! Давай-то Бог!
Разговаривая, они завернули за сарайчик и по чуть намеченной тропке подошли к самой реке. В этом месте берег был высокий и почти отвесно обрывался в воду. Ветром на время расчистило облачное небо, и при слабом свете звезд стало видно, как колыхалась внизу мутно-свинцовая Варта.
Слева в нее врезался закругленный мыс, поросший редкими, но гигантскими деревьями. Между их оголенными ветвями виднелись какие-то бесформенные, но довольно живописные груды камней.
— Что это за развалины, Пшебыслав? — спросил Игнатов, медленно направляясь к ним.
— О, пан, это — особенное место, страшное место! — таинственно понизив голос, ответил поляк. — Называется оно «Совиным домом», хотя, по правде сказать, от дома-то остались одни обломки.
— Чем же это место так страшно? — полюбопытствовал офицер.
— А тем, что здесь давным-давно, вот уже почти пятьсот лет тому назад, было совершено немцами великое злодейство и по сей день осталось еще неотмщенным.
— Ну, голубчик, если особо страшные места определять по безнаказанным немецким злодействам, то им и счет потеряешь, — разочарованно заметил молодой офицер.
— Так-то оно так, пан, — с невеселой усмешкой согласился проводник, — а только как с этого случая уж очень много лет прошло, то народ и говорит о нем особо красно, целое сказание про него сложилось, и крепко верят наши хлопы, что все так и сбудется, как в нем про будущее предсказано.
— Что же это за сказание? Вы можете передать мне его?
— Отчего же, пан, могу. Мне его покойный отец не раз сказывал, и я чуть не слово в слово его заучил.
Они присели на один из обломков руин спиной к ветру, и Пшебыслав, на минуту сосредоточившись, заговорил мерным, немного торжественным тоном сказочника.
Случилось это еще в ту пору, как Польша была свободным и могучим царством. Много было в ней тогда именитых магнатов, знатностью своею гордых, казною богатых, а превыше всего — ратною доблестью славных. Но не было ни одного честнее, в бою грозней, а в миру милостивей, чем князь Рафаил Зазвездский.
Много врагов порубил он своей мощной рукою в славной битве под Дубровной[10], а еще больше погибло немчинов змеедушных от его мудрых приказов да перехитри его над тевтонскими воеводами. Как окружил он их со своею ратью, людьми малой, да духом великой, как ударили на них его соколы удалые, — так все те полки и отдались разом в полон, и мечи свои со страха покидали.
Большие награды получил князь от Ягайлы-короля и с радостной душою вернулся домой, где ждали его слуги верные да малолетняя дочка Людовика.
Здесь, в палаце[11] своем просторном да пышном, и зажил мирно князь Рафаил, в полях-садах своих хозяйствуя, за диким зверем-птицей резвой охотой в лесах носясь, по праздникам в храме Божием смиренно молясь, а по зимним вечерам непогодним с благочестивыми странниками беседуя. И был ему ото всех почет великий, и что ни день — то множилось достояние его.
Но дороже всех почестей и богатств была ему подраставшая дочка, дитя его единое. Совсем еще молода была Людовика, всего тринадцатый годок ей пошел пред тем, как отцу из-под Дубровны вернуться, да разумна она была не по летам. Читать да писать так умела, что самому королевскому писарю не угнаться бы за ней, и к рукоделиям всяким была прилежна, а добра-то да набожна так, что все сирые и скорбные на много верст кругом иначе, как ангелом Господним, ее и не величали.
