Гибель отложим на завтра. Дилогия - [272]

А тот, тем временем, успокоился и вновь погрузился в апатию. Но когда Элимер уже перестал ждать ответа, Аданэй все-таки ответил:

— Я отомстил ей. Ведь ты меня знаешь и, наверное, догадываешься как. Мне тогда исполнилось семнадцать, но выглядел я старше. Я нашел ее. Я придумал себе имя, устроился в ее дом стражем. Ты должен помнить: в тот период я около полугода почти не появлялся в Инзаре. Мне пришлось сильно постараться, чтобы она влюбилась в меня, но я это сделал. Я заставил ее распродать все имущество — и без того небольшое. Из-за меня ее родные перестали с ней общаться. А потом я сказал ей, кто я такой. И ушел.

— Ты… ты что же, с собственной матерью?

— Какие гадости ты сейчас думаешь в своей голове? — фыркнул Аданэй. — Чтобы покорить женщину, совсем не обязательно тащить ее в постель.

— Ну, с твоей-то внешностью — наверное, — пробормотал Элимер, но Аданэй либо не услышал, либо ему было все равно.

— Я придумал себе некий обет, придумал, что он заканчивается спустя год… она поверила, потому что желала поверить.

Элимер промолчал.

/И было записано Аданэем Проклятым — царем Илиринским — в год 2467 от основания Илирина Великого/.

«Элимер промолчал. А у меня перед глазами пролетела, пронеслась последняя встреча с Ильярной. Стоило рассказать об этом брату, как воспоминания захватили меня. Эта встреча на пороге крохотного домика, на который ей пришлось обменять доставшийся от покойного мужа особняк. Я пришел. А она, раскинув руки, бросилась мне на шею. Но только я грубо отпихнул ее и рассмеялся. Я помню наш диалог:

— Неужели ты полагаешь, я стану жить с тобой в этой хибаре? На что ты надеешься, дура?

Ее губы задрожали, а я продолжил:

— Ты отдала все, что мне было нужно, все свои деньги. Больше ты ничего не можешь мне дать. Я ухожу.

И я развернулся, чтобы уйти, зная, что она в гневе и слезах бросится вдогонку. Так и произошло, она преградила мне путь. Она закричала:

— Я вытащила тебя из грязи, ты был обычным слугой! Я найду способ, я отправлю тебя обратно в грязь!

А потом — противоречие:

— Не уходи, пожалуйста, не уходи! Я люблю тебя! Я еще многое смогу тебе дать — свою нежность, свою ласку…

— Так же, как дала мне все это семнадцать лет назад? Ты, подлая потаскуха!

Но она не поняла намека, возможно, просто не обратила внимания. Зато оскорбление услышала.

— Не смей, несчастный!

Она попыталась отвесить мне пощечину. Но я снова отпихнул ее:

— Это ты не смей! Кто ты такая, чтобы поднимать руку на кханади?! Наследника династии?! На Аданэя Кханейри?! Ты — моя подданная!

Вот тут до нее наконец дошло. Она медленно, покачиваясь, сползла на землю, готовясь упасть в обморок. К счастью, этого не произошло: обморок испортил бы мне добрую половину удовольствия от мести.

— Что, теперь я не такой уродливый ублюдок, каким был семнадцать лет назад? Может, ты даже позволишь называть себя мамочкой?

Она только смотрела на меня и рыдала. Сейчас мне этого уже не понять, но тогда я ощутил злобную радость.

Она только пробормотала: „Аданэй… подожди… прости“.

Но я ушел. Я ушел и обернулся лишь для того, чтобы, смеясь, прокричать: „Если у меня вдруг родится дочь, назову ее твоим именем. Радуйся хотя бы этому! И не смей искать со мной встречи, иначе прикажу тебя казнить!“

Она что-то голосила мне вслед, но я уже не слушал. Месть свершилась.

А сейчас вспоминаю все это и думаю: как жестоки мы в своей юности! Как жестока была она в свои шестнадцать лет, когда отреклась от меня, когда хотела меня убить. И каким жестоким оказался я сам. Не за это ли жизнь так со мной обошлась, подсунув зеленоглазую ведьму, которая и по сей день продолжает меня мучить? Продолжает мучить даже после своей смерти».

— И что ты думаешь делать дальше? — Элимер все же прервал молчание.

— Я надеялся, что умру сегодня. А теперь даже не знаю, что делать. Влачить жалкое существование, а потом сдохнуть в какой-нибудь канаве? Не знаю… Жить — больно, умирать — страшно. А ты?

— Мне нужно найти Шейру. Восстановить Отерхейн.

— Твоя дикарка пропала?

— Я едва не оказался на твоем месте. Едва не убил ее. В бреду принял за тебя. Она испугалась и сбежала.

— Ужасно… — безучастным голосом откликнулся Аданэй.

— Я тогда будто обезумел.

— А теперь нет?

Элимер помолчал, прислушиваясь к себе, и ответил:

— Вроде нет, — и неожиданно добавил: — Знаешь, когда-то я постоянно мечтал об одном: как ты умоляешь меня о смерти, а я смеюсь.

— Твоя мечта сбылась.

— Только отчего-то мне не смешно, — горько усмехнулся Элимер. — Если бы мне кто-нибудь сказал, что однажды мы с тобой заговорим без криков, оскорблений и угроз, я бы не поверил.

— Да. Я тоже, — слабо улыбнулся Аданэй. — Шаазар это не понравится.

— Шаазар?! Что это? Тебе знакомо это слово?

— Да, — осторожно протянул Аданэй. — Я смотрю, тебе тоже?

— Не знаю. Тогда, у Антурина, когда я выздоровел, хотя ту рану все считали смертельной, это слово не давало мне покоя, так и вертелось в голове. Шаазар.

— Это имя.

— Чье?

— Одной могущественной и бессмертной суки. Должно быть, это она помогла тебе выжить. Но можешь ее не благодарить, безумная стерва сделала это для себя. Так же, как помогла мне сокрушить стену Антурина.