Гибель отложим на завтра. Дилогия - [140]

Правда, люди благородные между собой перешептывалась с изрядным осуждением. Но дальше робкого шепота дело не шло: мало ли кто мог услышать, донести кхану — тогда не миновать беды. Тем более, тот уже озаботился, чтобы по Отерхейну полетели слухи, будто он собрался жениться не на простой дикарке, а на легендарной царь-деве, ворожее и предводительнице не то всех лесных и степных племен, не то горцев с Высоких Холмов. И если кто-то и понимал, что это не совсем так, а может, и вовсе не так, предпочитал помалкивать.

Когда вождь сообщил Шейре, что она станет его женой, дни девушки превратились в кошмар, подернутый пеленой безумия; она зачастую теряла ощущение реальности, будто ее опоили дурманом.

Как удивительно хорошо изучил ее шакал! Понял, что она не сможет отказать, если ее народу вернутся Горы Духов. Знал, что она согласится пожертвовать видимостью свободы. Ненавистный! И зачем ему это понадобилось? Ее тело он уже заполучил однажды. И после того позорного случая в лесу много раз мог взять ее силой. Или сделать одной из своих наложниц, точно так же пообещав вернуть айсадам Горы Духов. Но зачем-то вождю понадобилось жениться…

Шейра почти не замечала того, что творилось вокруг. А между тем, в столице царила радостная суета, унылую каменную кладку домов и самого замка украшали яркими лентами, знать шила наряды, купцы завозили лучшие вина, а из окрестных деревень гнали скотину на мясницкий двор. Богатые и высокородные люди — владельцы обширных имений и замков — съезжались в Инзар со своими домочадцами со всех окраин страны. Спешили в императорский замок и дейлары провинций, и воинская знать, и послы соседних государств.

Те, кому не хватило места в замке, или кто был недостаточно знатен, расселились по всему Инзару. И как никогда раньше взлетели цены в трактирах и постоялых дворах. Находились и особо смекалистые горожане, готовые за определенную плату уступить приезжим уголок в собственных домах.

Замок походил на растревоженный муравейник. Шум голосов не смолкал и ночами, люди из разных уголков страны встречались здесь и неминуемо принимались обмениваться новостями и сплетнями. Элимер, который не любил излишнюю суету, старался реже появляться на людях. Он понимал, что это время нужно просто переждать: спустя несколько дней после его бракосочетания народ разъедется, праздничная горячка пойдет на спад, и желанное спокойствие вернется в столицу.

И вот — преддверие долгожданного для отерхейнцев дня.

Приставленные к Шейре женщины тщательно одели, причесали ее и постарались объяснить, что необходимо знать будущей кханне. Айсадка слушала, смысл слов вроде бы доходил до нее, но как-то медленно, будто сквозь преграду.

Она чувствовала себя скованно и неловко в странном наряде, к которому ей надлежало привыкнуть прежде, чем появиться перед народом и знатью. Тонкий венец сдавливал голову, тяжелое ожерелье душило, а серьги, кольца и браслеты напоминали оковы. Длинное платье затрудняло движения и путалось в ногах. Шейра не раз и не два наступала на подол, и женщинам понадобилось еще полдня, чтобы научить девушку правильно двигаться. Впрочем, айсадка скоро освоила эту науку, и к вечеру лишь по светлым волосам да слишком суровому для отерхейнской женщины лицу в ней удавалось различить дикарку.

— Ого! — присвистнул Видольд, когда впервые увидел ее в новом обличье. — Не думал, что айсадские девчонки могут выглядеть столь прелестно!

Шейра лишь хмуро покосилась на него, вызвав этим новую порцию насмешек.

— Эй, да ладно тебе! Сделаешься Великой Кханне, я стану называть тебя «повелительница», — он хохотнул. — А может, еще кланяться и приказы выполнять начну. Да еще и Горы Духов заимеешь. Такой плен вроде намного лучше нынешнего, а?

Она снова промолчала, только помрачнела еще больше. Видольд смягчился:

— Чего боишься-то? Не такой уж кхан страшный. Смею думать, твоя жизнь мало изменится. Вот увидишь, так и продолжишь шататься по степи и меня отвлекать, — ирония напоследок все же проскользнула в его интонации.

Обряды бракосочетания начинались в полночь и продолжались до позднего вечера, завершаясь большим шумным пиром. Ночью кхан и его будущая жена отдельно друг от друга прошли через ритуал очищения, скрытый от всех, кроме жрецов. И лишь на рассвете встретились, чтобы предстать перед народом Отерхейна.

Когда со всеми сопутствующими церемониями Шейру подвели к Элимеру, то в первое мгновение он едва ее узнал, настолько сильно одежда и украшения преобразили девушку. Красное платье с причудливой вышивкой, накидка из волчьей шкуры, витой венец, усыпанный рубинами, развеваемые ветром светлые волосы, собранные в высокий хвост, и неторопливая поступь — все это словно сделало ее на несколько лет старше. Непонятно, откуда взялась в ней скрытая до сих пор женственность. Теперь и впрямь несложно было поверить, будто Шейра — властительница народов, а не безвестная айсадка, которую выбрали предводительницей на один неудачный бой.

Шейра чувствовала себя совершенно раздавленной и больной. Кажется, так плохо ей не было, даже когда она только что попала в плен к шакалам. Тогда у нее оставалась хотя бы робкая надежда однажды вырваться на свободу. Сейчас же плен грозил затянуться до конца ее жизни. Она по-прежнему почти не замечала ничего вокруг. Непонятный и чуждый ночной обряд очищения мало запечатлелся в ее памяти, да и после, на рассвете, она видела все будто сквозь душное марево. Единственное, на что хватало воли — сохранять видимое достоинство. Ни к чему показывать, как ей страшно, горько и стыдно: шакалы не должны знать о ее слабости. Шейра смутно осознавала, что говорит какие-то заранее разученные ритуальные фразы, но совершенно не вникала в их смысл. Мелькающие лица казались одинаковыми, слова восхвалений проносились мимо. Девушка мало что различала, все походило на дурной сон, и только хищное лицо молодого кхана с горящими глазами удивительно четко выделялось среди пестрой круговерти, напоминая о том, что это — реальность. Лица, слова, опять слова, церемонии и снова лица — все смешалось в одной неутомимой пляске.