Гибель отложим на завтра. Дилогия - [129]

И первый тронулся с полянки, сопровождаемый верным Бурым. Шейра немного помедлила, наслаждаясь потоками солнечных лучей, которые, не видя преграды, грели и освещали это открытое место, и скоро бросилась вдогонку.

— Ты вот что, Шейра, — обратился к ней Еху, — я сегодня в деревню пойду, еды какой прикупить, опять же, молока свежего, да одеждой запастись надо бы. Зима недалече. Да и до кузнеца дойти бы, уж и топоры все притупились. В общем, дел невпроворот, на ночь задержусь. Так что смотри, девонька, далеко от дома не отходи, поняла?

— Почему? — наивно поинтересовалась она.

— Что ж ты непонятливая какая, — беззлобно пожурил ее старик. — Объяснял ведь. Кхан с меня шкуру спустит, случись с тобой что. А в лесу зверье всякое, да и вообще, мало ли, что случиться может.

— Прости, не подумала о тебе. Забыла, что кхан ваш как зверь кровожадный.

— Как зверь? — растерянно пробормотал старик. — О чем ты, маленькая? Не такой уж он лютый и кровожадный, как ты думаешь. А точнее — совсем даже и не лютый. Просто не очень счастливый, вот и очерствело сердце-то. Это, знаешь, со всяким случиться может.

— Он владеет огромным краем, побеждает всегда, его слушаются — отчего ему несчастным быть?

— Совсем ты еще дитя, как я погляжу. Разве во власти счастье-то?

— Нет. Конечно, нет! Но такому, как он, разве еще что нужно?

— Человеку многое нужно. И семья, и друзья, и люди любимые. А кхан наш, почитай, всего этого лишился. Родителя оба мертвы, сестренку и брата младшего еще в детстве какой-то мор унес, он и помнит-то их, пожалуй, смутно, а со страшим братом они никогда не ладили. Так-то.

— А сейчас? — прервала девушка старика. — Тоже не ладят?

— А сейчас его и в живых нет, — удрученно промолвил Еху. — Наш кхан убил его.

— Убил брата? Да как же это?! И ты говоришь, он не зверь? Да таким, как вождь ваш, в мире живых не место! Шакал! Кровь пролил родную! И как не покарали его духи?!

Еху тяжко вздохнул, пожевал губами и ответил:

— Не говори лишнего. Ты ведь не знаешь, как оно все было, а судишь. И неправильно судишь, между прочим. Он ведь его не исподтишка убил, а в честном поединке. И потом, эти два кханади, видишь ли, с детства друг друга не очень-то терпели. Можно сказать, почти ненавидели.

— А он какой был, этот другой брат? — спросила внезапно заинтересовавшаяся девушка.

Старик на миг замолчал, а потом задумчиво, будто припоминая, ответил:

— Какой был, спрашиваешь? Они, видишь, даже внешне с кханом отличались так, будто и не братья вовсе. Тот, другой, сероглазым был. И волосы светлые, навроде твоих, только золота побольше.

— Разве на земле больших шатров бывают светлые волосы?

— Да, случаются и такие. Да только редко. А у Аданэя — так его звали, — вообще внешность была необычная. А сам он веселый был, шутил часто. Женщины по нему с ума сходили, даже в ту пору, когда он еще юнцом желторотым бегал. Частенько он и сюда, в наш домик захаживал. То с друзьями, а то с девицами, да всякий раз с разными, — Еху добродушно рассмеялся. — Такой вот он был. Заслышит, что пес его почуял, так ко мне: «Ну, Еху, встречай, иясе в гости пожаловали!» И смеется. Да, веселый был, совсем на нашего кхана не похожий, совсем, — старик рассеянно покачал головой. Казалось, он забыл, что рассказывал все это Шейре, и вспоминал скорее сам для себя.

— Отчего они ненавидели с вождем друг друга?

— Ну, тогда-то наш кхан вождем еще не был, — усмехнулся Еху. — А отчего ненавидели? А кто ж их знает-то? Никогда этого не понимал. Да только у кхана нашего была, пожалуй, причина, Аданэя не любить. И то верно, не очень-то хорошо он со своим младшим братом обходился. Натерпелся от него наш вождь, как ты его называешь, ой, натерпелся. При мне они сколько раз ссорились, когда вместе с отцом сюда приезжали! Видела бы ты их, Шейра, волками ведь друг на друга смотрели, мне даже не по себе делалось. И постоянно-то Аданэй над Элимером насмехался. И очень зло, обидно насмехался, скажу я тебе. А кхан-то наш красноречивым никогда не был, вот и не отвечал ничего. Либо молчал, если рядом находился кто, либо в драку лез. А за это ему уже от родителя попадало. Мать-то у них с братом рано умерла, а отец отчего-то никогда Элимера не жаловал. И хоть во всех стычках обычно Аданэй виноватым был, отец тому и слова не говорил, а вот Элимеру, бывало, высказывал. Говорил: ты, мол, воинской выдержке научись, а то как деревенский дурень в драку бросаешься. Ну, в итоге-то из нашего кхана такой воин получился, что куда уж до него собственному отцу! И слышал я иногда, как Элимер бормотал себе под нос: «Я его убью. Когда-нибудь я его убью». И убил, вот ведь как. Да, вот так оно и бывало, Шейра. Так что не спеши винить кхана. Даже я, старик, который много чего на свете повидал, по сию пору понять не могу, что ж такое промеж них было, что так горестно сложилось все. Ты не подумай, что я сплетник какой или болтун. Просто обидно мне стало за кхана нашего, что ты так о нем говоришь.

— Значит, второй брат еще хуже? И подлый, и злой был?

— А ну, прекрати сейчас же! — разозлился вдруг Еху. — Ты его не знала, так не тебе и судить, — и уже спокойно добавил: — Видишь ли, Шейра, в чем дело, Аданэй-то, он ведь сам по себе злым никогда и не был. Несдержанный на язык, сумасбродный немного, вспыльчивый — это да. Но не злой. Это он только с Элимером почему-то таким становился. Особенно при дружках своих. Те-то каждое слово его ловили, да ему же и поддакивали. Вот так, Шейра, к трагедии, видишь, вражда-то привела. А я ведь к обоим кханади привязан был, детей-то у меня своих, знаешь, нет, вот и полюбил мальчишек, кханади то есть. Частенько они здесь появлялись, частенько. Это только сейчас кхан отчего-то домик наш невзлюбил. Так что ты, милая, осторожнее с недобрыми словами. Ведь один тебе уже ничего ответить не сможет, а второй… нехорошо это, девонька, он тебя от крестьян спас, сюда вот принес, а между тем ты ему, уж не обижайся, что напоминаю, а враг. А он к врагам ни пощады, ни жалости не знает. Ты вот первая. И нечестно это, за спиной такие вещи говорить. Вот ответь, ты их ему в лицо высказала, пока он сюда тебя тащил? А коли нет, так и при посторонних не осуждай. Даже при мне.