Гибель на рассвете: подлинная история убийства Гейдриха - [66]

Он сказал, что полки эсэсовцев и вермахта окружили и оцепили целые кварталы в районах Либен и Винограды. Они чуть не нашли Опалку, а двум новым парашютистам пришлось почти час провисеть снаружи светового люка.

Этой ночью обязательно будет еще больше обысков. Комендантский час начинается с девяти часов, и всех, кто окажется на улице после этого часа, будут убивать. Ян с горечью спросил, куда ему деваться на ночь.

Дядюшка Гайский посоветовал ему вернуться к Огоунам. Есть одно надежное укрытие прямо в центре Праги. Оно будет готово завтра. Если все будет хорошо, то он снова свяжется с Яном, и можно будет туда перебраться.

Дядюшка Гайский ушел первым, а за ним, через некоторый промежуток времени, вышел Ян. Он вернулся на вокзал. Там, среди толпы, он чувствовал себя в большей безопасности, чем в каком-либо другом месте. Но когда рабочие стали расходиться по домам, он понял, что дольше оставаться здесь становится опасно.

Он ушел с вокзала и стал бродить по улицам, обдумывая со всех сторон идею возвращения к Огоунам. Это казалось неправедным по отношению к ним, но к кому еще он мог обратиться?

Анна приняла бы его, но ее квартира — под наблюдением. Неизвестный, к тому же — мужчина, наверняка привлечет внимание.

Он без необходимости подвергнет ее опасности. В самом деле, больше некуда было идти, кроме как к Огоунам. Куда бы он ни пришел, он будет рисковать жизнью всех, с кем встретится.

Можно было бы воссоединиться с Йозефом — он почти наверняка в доме Фафки с Либославой, но гораздо безопаснее им в данное время оставаться порознь. Тот факт, что нападение произвели два молодых человека, хорошо известен. Поэтому он решил дойти до дома Огоунов и посмотреть, что там делается. Если все тихо, можно будет попытаться. Он дождался темноты и лишь тогда свернул на их улицу. Вокруг не было ни души, все выглядело совершенно нормально.

Он позвонил, как обычно: три коротких звонка и один длинный. Через несколько секунд дверь тихонько открылась. На пороге стоял профессор. По его лицу было видно, как он обеспокоен.

— Входите, — просто сказал он.

Ян прошел в комнату. Госпожа Огоун поднялась с кушетки с перепуганным лицом. Увидев Яна, она прошептала:

— А мы ждем нового обыска… — и замолчала, глядя на мужа и ожидая, что он скажет. Ян стоял посреди комнаты, глядя на них по очереди.

— Они окружили наш квартал прошлой ночью и всюду искали, — тихо сказал профессор. — Приходили сюда. Мы слышали, они будут продолжать обыски.

Ян смотрел на них по очереди. Они очень хорошо к нему относились, и теперь он понимал, что ему не следовало приходить сюда.

— Вы — мое последнее пристанище, — медленно сказал он. — Дальше идти некуда. Но я понимаю…

Установившееся молчание было почти осязаемым. Слова были не важны. Ян понимал, что, если нацисты на мгновение заподозрят этот дом, они убьют всех. На пожилом человеке, стоящем перед ним с усталым лицом, лежало бремя этой ответственности. Ответственности за жену, которую он так любит, и за двух сыновей-спортсменов, которыми он так гордится. Поэтому он должен был решать не только за себя, но и за них.

Профессор Огоун смотрел на фигуру в помятой темно-синей спецодежде. Он видел израненное лицо, заметил черты страшной усталости и отчаяния и понял вдруг, что если он выставит за дверь этого молодого человека, то навсегда перестанет уважать самого себя. Он принял это по своей собственной доброй воле. В данную минуту он не мог уйти от этой страшной опасности.

— Сын мой, — спокойно сказал он, — ваша миссия выше нашей, и поэтому ваша жизнь стоит дороже. Оставайтесь с нами.

Ян сел на кушетку. Госпожа Огоун, ободренная отвагой своего мужа, села рядом и положила руку ему на колено.

— Ну, теперь все в порядке, — мягко сказала она. — Вы, должно быть, голодны. Я дам вам поесть.

— Ваш друг в безопасности, — сказал профессор. — Он у Фафки. Госпожа Фафка приходила к нам сегодня утром. Он оставил патроны у нас в кармане пальто.

— Но ведь был обыск?.. — произнес Ян.

— Они искали людей, а не патроны, — сказал профессор. — Причин подозревать нас у них не было. Они заглянули во все комнаты, в шкафы, искали под кроватями. Смотрели не все подряд.

— Вы знаете, что случилось? — спросил Ян.

— Только то, что сообщают по радио и в газетах.

— А что с кепкой? — спросил Ян. — Я прошу прощения, что взял ту кепку.

Профессор Огоун кивнул.

— Да, мы знаем. Сначала мы забеспокоились, потому что все знают, что наш младший сын ходил в ней в школу. Но мы нашли кусок ткани из верблюжьей шерсти от подкладки пальто госпожи Огоун, а у нас есть друг — портной. Он сделал точную копию.

Не беспокойтесь. Мы ее немножко испачкали, и никто не заметит разницы.

Госпожа Огоун принесла тазик с горячей водой и щипчики.

— Ложитесь на кушетку, а я посмотрю, нельзя ли вытащить остальные осколки.

В течение двух часов своими мягкими пальцами она ощупывала и промывала его раны. В это время они решали, где ему спрятаться в случае повторного обыска. Ян думал об этом еще до прихода к ним. Окно в кухне было закрыто в целях светомаскировки листом картона, отстоящим на два сантиметра от стекла. Если открыть окно, он может стоять на подоконнике снаружи в темноте, закрытый светомаскировочным картоном. Более того, можно придвинуть к окну шкаф, и повесить внутри пальто. Тогда можно обмануть нацистов, направившись сразу к шкафу, чтобы достать из карманов документы. Если Ян будет спать в комнате в большом кресле, то он сможет занять такое положение за несколько секунд.