Гибель мира - [20]

Страшный Суд, фреска Микеланджело

Так начал свою речь иерусалимский патриарх. Он разделил свое выступление на три части, а именно рассмотрел, во-первых, слова Иисуса Христа, во-вторых, евангельское предание и, в третьих, догмат о воскресении мертвых и о последнем суде. Речь его, начатая в виде исторического изложения, скоро перешла в широко захватывающую проповедь, и когда оратор, переходя от святого Павла к Клименту Александрийскому, Тертуллиану и Оригену, дошел до Никейского собора и до установления догмата всеобщего воскресения, он увлечен был своим изложением до необыкновенной высоты и силы, глубоко потрясая сердца присутствовавших епископов. Даже самые равнодушные из них почувствовали, как охватывают их могучие волны всеобщей веры первых веков. Нужно сказать, что место, выбранное для этого собрания, удивительно соответствовало предмету обсуждения. Это была знаменитая Сикстинская капелла. Громадная и величественная картина Микеланджело распростерта была над собравшимися здесь, подобно новому апокалиптическому небу. Громадное количество человеческих тел, множество рук и ног, молниеносный взор Иисуса, ряды осужденных, увлекаемых демонами со звериными головами, мертвецы, выходящие из гробов, мертвые кости, покрывающиеся телом и оживающие, великий ужас человечества, трепещущего пред гневом Божиим — вся эта страшная картина как будто давала жизнь и действительность превосходным ораторским высказыванием патриарха; были мгновения, когда благодаря прихотливой игре световых лучей, казалось, будто видны вдали трубы последнего Суда, будто даже слышны отдаленные звуки небесного зова, и как будто действительно где-то между небом и землей начинают двигаться и оживать все эти воскресающие тела…

Едва только иерусалимский патриарх успел сказать заключительные слова своей речи, как один из свободомыслящих епископов, самый горячий представитель партии несогласных на Соборе, ученый Майерштросс бросился на трибуну и начал развивать мысль, что ничего нельзя понимать в буквальном смысле ни в Евангелиях, ни в церковных преданиях, ни в догматах.

— Буква убивает, — восклицал он, — и лишь дух животворит! Все преобразовывается, все подлежит закону изменения и совершенствования. Мир движется вперед…

«Буква убивает, и лишь дух животворит!»

Речь эта была произнесена среди неописуемого всеобщего смятения. Слушатели несколько раз пытались прервать оратора, грозя смелому епископу кулаками, называя его раскольником и отступником, но правила Собора не дозволяли этого, так как всяким мнениям предоставлена была полная свобода. Вслед затем начался горячий и страстный спор о догмате воскресения мертвых, о числе могущих воскреснуть, об окончательном и вечном местопребывании избранных и осужденных, хотя во всем этом ничего нельзя было понять.

Кометой здесь занимались меньше всего. Однако «божественный отец» дал знать по телефону во все епархии мира, находившиеся в постоянном телефоническом сообщении с ним, о том, чтобы везде совершались общественные молебствия для умилостивления божественного гнева и отвращения от христианского мира карающей десницы Верховного Судьи. Особым образом приспособленные фонографы позволяли слышать во всех церквах подлинные слова самого римского первосвященника.

Описанное сейчас заседание происходило во вторник вечером, то есть на другой день после двукратного заседания Парижского института, о котором мы говорили выше. Божественный отец передал Собору приглашение председателя Института о необходимости удалиться из Италии в критический день, но на него не было обращено никакого внимания — во-первых, потому, что смерть для всякого верующего есть освобождение, во-вторых, потому, что большая часть богословов оспаривала самое существование жителей на Марсе и, наконец, в-третьих, потому, что Собор епископов под председательством самого божественного отца никак не должен был высказывать какой бы то ни было боязни, а напротив, обязан был до некоторой степени верить в действительность молитвы, этого возношения души к Богу, управляющему движением небесных светил и всемогущему Владыке мира.

VI. УДАР

Неумолимо, подобно слепому року, который нельзя отвратить никакими силами, подобно тому как ядро, вылетевшее из жерла пушки, неизбежно попадает в цель, так неизменно продвигалась комета, идя по своему правильному пути и все с большей и большей скоростью приближаясь к той точке пространства, в которую должна была прийти Земля в ночь с 14 на 15 июля. Последние вычисления не заключали в себе ошибки ни на одну йоту. Два небесных тела, Земля и комета, шли, летели со страшною быстротой навстречу друг другу. Представьте себе два поезда, пущенных один против другого со всей чудовищной и слепой силой, присущей пару; они стремглав несутся друг на друга и вот-вот разобьются вдребезги, истолкутся как в ступе при этом чудовищном ударе, пожрут друг друга в бешеной ярости. Но здесь скорость при встрече должна была оказаться в сто шестьдесят пять раз больше, чем при столкновении самых быстрых поездов, несущихся друг против друга со скоростью ста верст в час каждый.