Гибель Лодэтского Дьявола. Первый том - [44]

Однако все усилия тетки оказывались напрасными – юная красавица, назло ей, не желала походить на дурнушку. Наряжаясь сама в своей спальне и одевая племянницу, тетка злилась, грозила Маргарите расправой за какой-нибудь позор, а та, и так находясь в волнении, то бледнела, то краснела, то хлопала глазами.

– Токо спробуй не так делывать, как я тебя поучала! – с ненавистью уставилась Клементина Ботно на грудь девушки, хорошо заметную в приталенном платье. – Всё помнишь?

– Да, тетя, – вымученно улыбнулась Маргарита и снова сильно похорошела. Бледность ей чрезвычайно шла, да и зеленые, чистые глазищи, расширяясь от страха, манили к себе взор. Тетка Клементина с досады щелкнула суставами пальцев.

– Не лыбся! Глазей в пол! На гостей – ни-ни! Зазнакомлять с ихней семьёю я тебя не буду до свадьбы! Может, и позже́е не будусь! Не осрами меня, как обычно!

Клементина Ботно посмотрелась в ручное зеркальце и полюбовалась своим новым головным убором – пестрой, в желтых и зеленых вертикальных полосках, кубышкой, надетой поверх нежно-розовой вуали. Она осталась довольна собой и немного потеплела.

– Ты эдакая ужастимиленькая, тетя, – осторожно вставила Маргарита и получила новую порцию сверлящих взглядов и желчных слов:

– Сама вижу, не подлизывайся! И не намечтывай себе, что раз я очки надёвываю при шитью, то не наблюдю грязи! Не виляй и не ленися сегодня! Обед нынче культурановый! И полно уж таращить свои зелёнки и хлопать ими: ты же знаешь, как меня это изводит! Одни бедствия от тебя! И только спробуй спортить мне скатертью́! Иль это платье! Растерзаааю!! Ух, всё… пора… – накричавшись, выдохнула Клементина Ботно. – Пошли…

________________

Внизу, между передней и гостиной, напоминая огромную шапку сливочного желе, колыхался светлый балахон принарядившегося дядюшки Жоля. Пелерина, красного цвета и с резными краями, на его излишне просторной тунике навевала мысли о малиновом сиропе, а синий округлый колпак, верно прикрывавший лысину и клок волос на лбу, – о виноградинке. Вероятно, в том числе из-за сходства толстяка с гигантской сластью, Филипп канючил, сопротивлялся и не желал уходить из дома вместе с Синоли. Дядя Жоль, уговаривая племянника не капризничать, щедро обещал конфет, однако подростку всё еще снились пирожные из дома Себесро – он желал вновь обаять богачей и не поддавался.

– Ну, дяяядя, я наготовил гимну на меридианском, – ныл десятилетний Филипп и усиленно корчил «очаровательное личико». – Всю триаааду заучивал! Старааался…

– А ну брысь из дому! – жестко приказала тетка, проходя в гостиную. – Чтоб вас через миг тута не былось!

Филипп шмыгнул носом и позволил старшему брату себя увести. Уходя, он демонстрировал сгорбленной спиной всесветную скорбь из-за такой несправедливости.

– Зачем ты так, Клементина? – несмело заговорил дядя Жоль. – Малец могёл бы и остаться всё ж таки. Он милый…

– Глупый он!

«Наверное, дело не в пирожных, а в меридианском Филиппа», – подумала Маргарита.

– Налипнет липкой, лезет ко всем, поговорить толком не даст, – продолжала тетка Клементина. – И обожрал их!

«В пирожных дело! – тихо вздохнула Маргарита. – Никогда не будусь кушать сразу пять пирожных. А вот сколько интересно можное? Хорошо, если хоть четыре можно за раз покушать…»

– Ты моя раскрасавица! – заметил ее дядя Жоль.

– Эка́я она тебе еще раскрасавица?! – звонко шлепнула тетка Клементина мужа по загривку.

– Но, Клементина, в твоем платье видное, что она уж ладная девушка…

Жоль Ботно получил новый шлепок и начинал вскипать, но его супруга суровостью лица походила на рыцаря перед боем, и он решил не напомнить ей сейчас о кротости жены перед мужем, а зайти по-другому.

– Прям как ты, моя рас-раскрасавица, – ласково проговорил дядюшка Жоль. – Ох уж это лавандо́вое платье… – приобнял он жену, которая от его нежности начала смягчаться. – Как увидал тебя в нем у храму, так даже про Бога сзабыл…

В гостиную зашел Оливи, и пораженная Маргарита открыла рот: одеваться ее сужен умел. Он облачился в алую шелковую тунику и еще одну сверху, полупрозрачную, сероватого цвета. Один рукав его верхнего одеяния прихватывался широкой манжетой вместе с красным нижним платьем, зато другой рукав превращался в шарф с кистями, и тот несколько раз свободно обматывался вокруг руки. На голове Оливи высилась новая, нежно-серая шляпа с маленькими, опущенными вниз полями и вытянутой тульей в форме сахарной головы. Щеголь нес с себя с достоинством аристократа, его взгляд излучал превосходство. Заметив восхищение Маргариты, Оливи изогнул губы в снисходительной улыбке.

– Грити, в кухню! – скомандовала тетка, не сводя обожающего взгляда с сына. – Ох, малютка мой, это ты рас-рас-раскрасавец! Гиор Себесро отдаст за тебя свою сестру! Иначе он дурак… а богачи не дураки… Нет – он не дурак!

________________

Любопытство не мучило Маргариту столь сильно даже в то злополучное благодаренье, когда она ждала появления Альдриана Красивого, – если уж Оливи ее изумил, так владельцы суконной палаты должны были вовсе сразить разум. Однако наряды семьи Себесро разочаровали девушку: все трое убрали себя неброско. Материи их платьев выглядели дорого, но ни цвета, ни крой не впечатляли: рукавов-шарфов или нелепых (зато модных!) шляп эти люди не жаловали. Голову богача Гиора покрывал небольшой синий берет с серебряной пряжкой в виде барашка – такую носили суконщики Элладанна.