Гибель красных моисеев. Начало террора, 1918 год - [166]
В этом с Львом Давидовичем Троцким трудно не согласиться, как нельзя не признать и того, что сам Троцкий имел в виду под историей Гражданской войны только собственное участие в ней.
Лев Давидович вообще воспринимал Россию лишь как хворост для мирового пожара, а ее историю — лишь как постамент для возвеличения себя…
И поэтому-то, отстаивая свое авторство в неслыханных преступлениях, он совершенно искренне не понимал, что хотя Сталин и приказал переписать историю Гражданской войны, но сделал это не ради собственного возвеличения, а для пользы всей страны. Разумеется, в том смысле, как эту пользу понимал сам Иосиф Виссарионович.
И в этом и заключается различие между Троцким и Сталиным, между международным авантюристом и государственным деятелем.
Ни в 17-м году, когда был совершен переворот, ни в 18-м, И.В. Сталин не способен был противостоять шайке крикливых, повизгивающих от восторга, что они безнаказанно могут глумиться над Россией, терзать и мучить ее, компании Ленина, Троцкого, Зиновьева, Каменева, Бухарина…
Но когда пришло время, Сталин воспользовался их методами.
Размышляя над документами, чудом сохранившимися в архивах ВЧК и ПЧК, невольно по-иному начинаешь оценивать значение той еврейско-кавказской войны в политбюро, которую вел И.В. Сталин все 30-е годы.
На месте Сталина не могло оказаться никого другого.
Любой русский человек, вознамерившийся приблизиться в то время к высшим эшелонам власти, или уничтожался, или вынужден был для успешного продвижения породниться с евреями.
Как известно, Молотов, Рыков, Ворошилов, Андреев, Киров, Калинин, Ежов и многие другие имели жен евреек, и дети их, согласно Библии, были евреями.
Сталину родниться с евреями не требовалось, поскольку он сам не был русским.
И Троцкий, и Каменев, и Зиновьев унижали Сталина, смеялись над ним, всячески подчеркивали свое превосходство, прежде всего потому, что он не был евреем. Но, унижая и высмеивая, они терпели Сталина, потому что он все-таки не был русским.
Сталин терпеливо сносил все насмешки и унижения, и, на голову превосходя интеллектом большевистскую мразь, сумел занять такое положение, которое позволило ему начать свою кавказско-еврейскую войну в политбюро и — главное! — почти выиграть ее.
Нелепость и даже некая фарсовость процессов 1930-х годов смущает многих исследователей, но, с другой стороны, нельзя не признать, что эти процессы вполне в духе той морали, которую насаждали участники их, еще будучи судьями и обвинителями…
Эти процессы — приносим извинение за каламбур! — результат того процесса, который начался в сентябрьские дни 1918 года, когда за убийство евреем еврея были расстреляны десятки тысяч русских людей.
Конечно, Сталин был жесток…
Но вот вопрос: мог ли менее жестокий человек справиться с миссией — очистить страну от большевистской нечисти, которая проникла буквально повсюду?
Нельзя забывать и того, что люди, которые сидели тогда в НКВД, были прямыми родственниками тех, кого предстояло уничтожить по указанию И.В. Сталина.
И саботаж, который они вели, был изуверски-изощренным.
Не отказываясь от проведения чисток, работники НКВД зачастую доводили до нелепости сам масштаб репрессий, чтобы, потопив ее в крови, остановить эту необходимую для страны чистку.
Это, разумеется, не снимает ответственности с самого Сталина, но все-таки будем помнить о том, что Сталину почти удалось подавить заразу большевизма, удалось освободить от него страну.
И если Сталин не довел этого дела до конца, то только потому, что его убили…
С планом освобождения страны от большевизма и связаны те обиды, которые нанес Иосиф Виссарионович Льву Давидовичу.
Это касается и знакомства последнего с альпенштоком, это касается и притеснения его в истории ВКП(б) и истории СССР.
Хотя Сталин и уничтожал ленинскую гвардию, он понимал, что назад для страны пути нет, невозможно развернуть государственный аппарат. Требовалось продолжать движение, чтобы постепенно, уклоняясь в сторону от гибельного пути, выйти из сенгилейского тумана на возвратную дорогу.
И по мере этого уклонения-разворота и необходимо было переосмыслить и саму революцию, и Гражданскую войну.
Ведь если говорить о том, чтобы декларированные большевизмом принципы были уроднены страной, чтобы из программы разрушения они стали программой государственного созидания, необходимо было вместе с уничтожением большевиков, всей этой так называемой ленинской гвардии, уничтожить и саму память о ней или деформировать ее до полнейшей неузнаваемости.
Гибель страны, уничтожение ее надо было сделать частью истории страны.
И поэтому И.В. Сталин считал, что история большевизма, и вместе с Троцким и без Троцкого, вообще не нужна стране.
И вычеркивал Сталин Троцкого из истории не для себя (или не только для себя!), но для всей страны, которую он возглавляет.
И в этом и заключалось главное, что отличало Сталина от его сотоварищей.
Ну а Троцкий, как и другие творцы Гражданской войны и красного террора, и не способен был понять, что можно думать не только о собственной карьере, о собственном месте в истории, но и о чем-либо другом…
6 Нелегкое это дело — громить иностранные посольства… А если еще прибавить сюда расстрелы заложников? А если вспомнить о пытках, которые кому-то ведь надобно было проводить в ВЧК?
