Гибель королей - [19]

Я пожал плечами, показывая, что мне нет дела до Эльфаделль.

– И что же эта старуха тебе поведала?

Сигурд поморщился.

– Она говорит, что ни один сын Альфреда не будет править Британией.

– И ты веришь ей? – спросил я, хотя и так видел, что верит, потому что он рассказывал мне об этом спокойно и просто, как если бы называл цену на скотину.

– Ты бы тоже ей поверил, – ответил он, – если бы дожил до встречи с ней.

– Это она тебе сказала?

– Если мы с тобою встретимся, сказала она, твой вождь умрет.

– Мой вождь? – Я сделал вид, будто эти слова меня позабавили.

– Ты, – мрачно произнес Сигурд.

Я сплюнул.

– Как я понимаю, Йорик хорошо тебе заплатил за то, чтобы мы тут почесали языками.

– Он заплатит, – буркнул Сигурд, повернулся и, схватив за локоть своего сына, пошел прочь.

Хотя я и вел себя вызывающе, мне в душу все же закрался страх. А вдруг колдунья Эльфаделль сказала правду? Ведь боги и в самом деле говорят с нами, только необычными словами. Неужели мне суждено умереть здесь, на берегу этой реки? Сигурд верит в это и собирает своих людей для атаки. Если бы ему не предсказали исход этого сражения, он бы никогда не отважился на такую авантюру. Никто, даже самый опытный воин, не будет рассчитывать на то, что ему удастся пробить стену из щитов, выстроенную мною между парапетами. А вот люди, вдохновленные предсказанием, пойдут на любую глупость в уверенности, что их победа предрешена судьбой. Я прикоснулся к рукояти «Вздоха змея», потом дотронулся до молота Тора и вернулся на мост.

– Зажигай огонь, – сказал я Осферту.

Настало время поджечь мост и отступить, и Сигурд, если у него хватит мудрости, оставит нас в покое. Он лишился шанса заманить нас в засаду, наша позиция на мосту оказалась угрожающе прочной, однако в его голове звучало предсказание некой странной колдуньи, и он принялся распалять речами своих людей. Я слышал их разгоряченные выкрики, слышал, как они стучали мечами по щитам. Затем все датчане спешились и выстроились в шеренгу. Осферт принес факел и бросил его в кипу соломы. Все мгновенно заволокло дымом. Датчане взвыли, когда я протолкался через нашу стену из щитов.

– Уж больно сильно он жаждет вашей смерти, лорд, – с усмешкой произнес Финан.

– Он глупец, – ответил я.

Я не рассказал Финану о том, что колдунья предсказала мою смерть. Пусть Финан и христианин, но он верит в то, что в подлеске снуют эльфы и что по ночам на облаках танцуют призраки, и если бы я рассказал ему о колдунье Эльфаделль, он испытал бы такой же страх, как тот, что сжал мое сердце. Если Сигурд атакует, мне придется вступить в бой, потому что нам нужно удерживать мост до тех пор, пока огонь не разгорится – Осферт оказался прав насчет розжига. Это был тростник, а не солома, причем влажный, и пламя пожирало его с большой неохотой. Он дымил, но жара от него не хватало для того, чтобы занялись толстые бревна настила, которые Осферт успел подрубить боевым топором.

Люди Сигурда мрачно смотрели на нас. Они продолжали стучать мечами и топорами по тяжелым щитам и требовали, чтобы их повели в атаку. Они понимали, что их будет слепить солнце, что они задохнутся в удушливом дыму, но все равно настаивали. Слава – это всё. Это единственное, что открывает нам путь в Вальхаллу, и тот, кто повергнет меня, приобретет эту славу. Вот так в свете умирающего дня они и ожесточали себя, жаждая напасть на нас.

– Отец Уиллиболд! – крикнул я.

– Лорд? – услышал я нервный возглас с берега.

– Принеси сюда большую хоругвь! И приведи двух монахов, чтобы они подняли ее над нами!

– Да, лорд, – ответил он. Голос его был удивленным и одновременно довольным.

Двое монахов принесли широкое льняное полотнище с вышитым распятием Христа. Я велел им встать как можно ближе к последней шеренге и дал им в помощь двоих дружинников. Если бы дул хотя бы слабый ветерок, нам бы не удалось поднять эту штуковину. Однако, по счастью, ветра не было, и над нами воспарила яркая картина. Золотые нити засверкали в лучах заходящего солнца. На зеленом, коричневом и синем фоне отчетливо выделялись темно-красные потеки крови в том месте, где солдат копьем пронзил тело Христа. Уиллиболд наверняка решил, что я волшебством его веры хочу поддержать боевой дух в своих людях, и я не стал его разубеждать.

– Это прикроет солнце, лорд, – предупредил меня Финан, имея в виду то, что мы потеряем преимущество и солнце не будет слепить датчан.

– Ненадолго, – сказал я. – Держите крепче! – крикнул я двум монахам, которые с трудом удерживали толстенные жерди.

И в этот момент, вероятно, разозленные реющей хоругвью, датчане с боевым кличем ринулись вперед.

Я вдруг вспомнил, как впервые стоял в стене из щитов. Молоденький, напуганный, я вместе с Татвином и его мерсийцами стоял на почти таком же мосту, как этот, и на нас неслась толпа валлийских скотокрадов. Сначала они осыпали нас градом стрел, потом пошли врукопашную, и на том мосту я впервые испытал азарт битвы.

Сегодня же, уже на другом мосту, я обнажил «Жало осы». Мой большой меч назывался «Вздох змея», а его младший брат – «Жало осы». Он был поменьше, но столь же смертоносный, особенно если приходилось биться в такой обстановке, как сейчас. Когда воины стоят вплотную друг к другу, когда их щиты смыкаются, когда каждый чувствует дыхание товарища и видит блох в его бороде, когда нет возможности замахнуться топором или длинным мечом, вот тогда в дело вступает «Жало осы», острый меч, несущий с собой ужас.