Гибель Киева - [45]

Впрочем, душа у Цок-Цок хотела прикрыть собою от невзгод весь Киев. Если бы только смогла.

В павильончике под синим тентом на Контрактовой готовили совсем недурственный шашлык.

– Из лопатки и без уксуса, – отметил Мещерский-Барский, снимая вилкой аппетитные, с корочкой, кусочки мяса со второго шампура. – Забивать его вкус кетчупом не обязательно. И вообще, кетчуп – это современное извращение.

– Насчёт извращений – это по моей части, – вмешался Анатолий, допивая Мерло из гранёного стакана. – Тут, похоже, завелись древние греки, которые, как известно, любили разбавлять вино водой. У них даже градация такой смеси была заведена: например, если беседа предполагалась серьёзной, делалась смесь один к одному, – Анатолий демонстративно, а может, по тюремной привычке, вымазал кусочком шашлыка поданный в розочке из фольги кетчуп до остатка. – А беседа, полагаю, у нас предстоит серьёзная. Ты уж не взыщи, Виссарионович, я перехожу на пиво.

– Мы знаем друг друга не один год, так что обойдёмся без нюансов русского языка, – Александр, приблизив лицо к центру стола, перешёл на глухой шёпот. – Призываю объявить войну орде.

– Похоже, ты её уже начал, – Анатолий показал бокалом на гипсовую повязку Александра. – Считаешь, что и нам пора?

– То, что Киев гибнет на наших глазах, сомнений, надеюсь, ни у кого не вызывает, – и, не собираясь переходить на глухой шёпот, довольно громко заявил Мещерский-Барский. – Только вот вопрос: можно ли Киеву ещё помочь? Город испохаблен на века, улицы затоплены агрессией, люди с принципами – деморализованы, варвары, хамы и ушлые мужики захватили все господствующие высоты. Киев, как вкусный торт, разрезали на куски и раскупили. Они жадно чавкают, не вытирая крема с усов. Схватка ведётся за крошки. Поздно, коллеги, поздно. Остаётся разве что снимать с крыш, как при наводнении, уцелевших киевлян.

Народ в павильончике собрался разношёрстный, в основном приезжий, в турецких свитерах и левайсе подольского происхождения. Владимир в неизменно белой накрахмаленной и до фанатизма отутюженной рубашке смотрелся на их фоне белой вороной и его высокомерное молчание усиливало этот эффект. Но в Александре жила уверенность, что тот его поддержит. И не ошибся.

– Валентин Виссарионович, очевидно, прав. Да не совсем. Метафора, конечно, впечатляет, но оценка, я считаю, поспешна, – Владимир носил рубахи исключительно с манжетами под запонки, а рукава его пиджаков были рассчитаны на то, чтобы эти манжеты выглядывали хотя бы на четверть. Это создавало проблемы, поскольку выглядывающие наружу манжеты грязнились от любого соприкосновения с действительностью, зато Владимир выглядел как английский джентльмен. Вот и сейчас он пытался вытереть бумажной салфеткой каплю кетчупа на самом подлом для отмывания месте – сгибе манжета.

– Не следует сваливать в одну кучу негативные последствия демократии, глобализации, да и вообще прогресса, и чисто городские беды и проблемы. В первом случае, действительно, сделать ничего не удастся. Ну не остановишь ведь ракетный лайнер, ухватив его за хвост на взлёте! А вот во втором – можно и нужно попытаться, – Владимир оставил попытки отчистить рубашку от кетчупа, но от этого менторские нотки в его голосе не исчезли.

Порядок возможен лишь в двух случаях: при диктатуре одной личности или идеологии, но мы это уже проходили и больше не хотим, и при абсолютном диктате закона, как в зрелых демократиях на Западе, – Владимир обожал чёткость во всём, даже в выступлениях перед коллегами, которые за это его недолюбливали.

– Вы забыли упомянуть монархию, – Виссарионович, несмотря на учёную степень, терпеть не мог лекций. – Только представьте себе: среди ночи раздаётся стук в двери взяточника: «Отворите! Именем короля!» Ужас, охватывающий душу негодяя, только что продавшего киевские склоны денежному застройщику, невозможно себе даже вообразить. Ибо он понимает: короля не подкупишь.

– Да, конечно, это работает, но лишь в том случае, если есть просвещённый монарх, который прислушивается к мудрецам, обожает поэзию, печётся о процветании искусств и не забывает о благе своих подданных. Но где взять такого монарха? – торжествующе обвёл всех властвующим взглядом Владимир.

– Согласен, – совсем не примирительно согласился Виссарионович, – с просвещёнными монархами у нас напряжёнка. И не только с монархами. Как известно, короля играет свита.

Так вот, со свитой тоже напряжёнка. Ведь у нас не было ни двора, ни фрейлин, ни фаворитов, ни заговоров, ни дворцовых интриг, ни дуэлей, ни рыцарских турниров, ни благородства, ни чести, на которых замешивается основа королевства. У нас был губернский город с хуторянским запашком. Но в этом была своя прелесть, которая задержалась в его кривых улочках на десятилетия, и выветрить его не удавалось даже НКВД. Знаете ли, эдакое мерехтливе отражение флёр свободы от блеска западных столиц.

– Это правда, – Владимир остановил извержение аллюзий и ассоциативных экскурсов в прошлое, потому, и это было известно всем, если Мещерский-Барский усядется на своего конька, оттуда его не стащить. – Однако вернёмся к теме. Ведь почему все те, кто наверху, не хотят иметь здесь западных условий жизни? Не потому что там автобусы ходят по расписанию, а потому что суды там судят по закону, а не по деньгам клиента, и любой чиновник, любой, даже при неподтверждённом подозрении в получении взятки или там кумовства, покровительства любовнице, сначала уходит в отставку, а уж затем отстаивает свою честь в суде. Не нужно это нашим «хозяевам жизни», им нужен беспредел. Но и здесь можно найти нерв, нажми на который, и заболит. Правда, такое действует только накануне выборов, и только на тех, кто жаждет избрания на какой-то пост. Везде и всюду. А вот с чисто городскими делами в Киеве всё выглядит иначе: здесь пару сотен тысяч горожан могут создать разницу, с которой придётся считаться. Если их воодушевить и организовать. Так что, лично я – за объявление войны.