Гибель Киева - [38]

Вы и представить себе не можете, по какому сценарию у них развивались «ночи любви»! Собираясь к этим жрицам любви, добрые люди оставляли свои кошельки дома, а прихватывали с собой горілку, ковбаси, сало, рибицю. Крестовские девчата готували з цього смачні страви и проводили часы удовольствий «по-фамиль-ному»… но лишь до «благодатной», то бишь до второго утреннего звона в Лавре. Тогда казачка крестилась, громко провозглашая: «Радуйся, благодатная, Господь с тобою», и тотчас же всех гостей выпроваживали. А они, и пьяные и трезвые, не буянили, не сопротивлялись и уходили без обид.

Снежана слушала эту занятную историю и улыбалась. Время способно менять нравы, но не людей. Вот и в советской жизни царили другие порядки и была другая жизнь. Из той жизни она ярко запомнила приём в октябрята. Замечательная, надо сказать, была вещь. Однако не значок с изображением Володи Ульянова на фоне пылающей красной звезды спас в ней личность. Её по очереди спасали танцевальный кружок, студия народного танца и хореографическое училище. Нынче, когда романтические, а уж, тем более, глубокие чувства – не в тему, когда в цене открытая сексуальность с непременной полоской голого пузика между джинсами и маечкой, девушке (прости Господи, да кто же сегодня согласится признать себя девушкой в четырнадцать лет?) как-то непозволительно иметь такую обременительно старомодную вещь, как личность. Никак нельзя. С ней отпрыска олигарха не заарканить.

Но балет требовал глубины. Сначала – полного и беспрекословного подчинения всего тела, даже мизинчика на ноге, любому желанию воли, затем чистоты души и уж совсем потом воображения. Но более всего – труда. Бесконечного, никогда не прекращающегося труда на репетициях, на сцене да и дома, и отказа, отказа, решительного отказа от соблазна съесть пирожное, выпить пива, загулять после полуночи и быть дурой.

Но и награда была немалой – ощущение своего превосходства над окружением, будто она поднялась на ступеньку выше других. В её присутствии подруги немели от зависти, а ребята, к сожалению, робели. Хотя… выезжая своей компанией летом на Черторый, где, выбирая из пирамиды самый мясистый и сахаристый помидор, она печальным взглядом провожала удаляющуюся в кустики парочку. Предложить ей такую прогулку никто из друзей не решался.

Девственность она потеряла в совсем неприличном возрасте – на свой девятнадцатый день рождения, и только потому, что сама этого захотела. Известный ловелас, умелый мужчина с чёрной ниточкой усиков над верхней губой, в безупречном светло-кофейном костюме, коричневом миньоном галстуке и коричневых же носках и, конечно, в безупречно сверкающих коричневых штиблетах, ну, прямо карикатура со страниц только что появившегося под полой «Плейбоя», такой вот тип, крутившийся после спектаклей вокруг юных балерин, предлагая то поужинать в престижном ресторане, то просто подвезти на своей шикарной машине домой, профессионально уловил искорку желания в её глазах.

Он был умел, красноречив и внимателен. И аромат его афтершейва тогда казался чарующим (это позже она отдавала предпочтение мужчинам, от которых веет пусть чуть чрезмерно сладкими, но свежецветочными эфирными комбинациями Лауры Биаджиотти, а тогда довольствовалась резковатым и ординарным ароматом Аквавельве).

Она не любила вспоминать тот вечер, но ласки того вечера вспоминать любила. Казалось, они продолжались бесконечно долго, и также казалось, что они никогда не кончатся. Дошло до того, что она сама взывала о финише, который оказался обидно стремительным.

Она вообще многому научилась с тех пор, а если честно, то главному – отличать fake от real. У иных на это уходит вся жизнь, и то без видимых результатов. Ей же хватило и пяти лет. Правда, по пути пришлось пройти через добрую дюжину мужчин, которые вон из кожи лезли, доказывая свою исключительность. Но это была исключительность костылей – автомобиля, квартиры, дачи, домашнего зоопарка, домашнего кинотеатра с огромным плоским экраном и двадцатью колонками, катера, водного мотоцикла и даже собственного вертолёта, связей и положения в обществе, в лучшем случае, накачанной мышечной массы.

Сейчас же она кожей ощущала, что этот невысокий Александр по-настоящему real. Что тут поделаешь, потянуло к нему, хотя её (по наблюдению его красивого друга) тощая попка подсказывала, что за ним, как за кометой, тянется хвост проблем и, попав в их могучий турбулентный поток, она завертится маленькой неуправляемой частичкой, что принесёт ей немало бед. Ну и пусть!

Из ресторана они вышли вдвоём – его друг, хотя и слыл неуёмным ловеласом, был чутким человеком с тонкой кожей.

Они пошли в Город, не разбирая дороги.

Иногда сентябрьские вечера забредают в Киев из июля. Такой уж это Город, где покой, ласка и меланхолия раздаются бесплатно – уноси сколько сможешь. Прохожие приветливы, учтивы и понятливы. Они не спешат – они гуляют. В Москве об этом давно забыли.

Да и что нам Москва? Так себе, корёжащий души мегаполис. Много их таких, одинаковых. Москва умерла вместе с Замоскворечьем, с двухэтажными домиками на Добрыненской площади, с застройкой Хорошовского поля.