Гибель Иудеи - [200]

— Дорогая тетя, — сказала Домицилла, выходя, — я так поражена всем, что здесь вижу, что не знаю, как и спросить тебя об этом. Скажи мне, что, однако же, побуждает вас обоих принимать у себя столько несчастных людей? Дядя говорит, что хорошо всегда служить другим, но я думаю, что надо же подумать и о себе, и о своем положении.

— Но ты представь себе только, Домицилла, — отвечала жена Климента, — что стали бы делать и куда девались бы эти несчастные, если бы мы их не приняли! Мы очень жалеем, что у нас не хватает средств принять их еще больше.

— И что же вы их круглый год кормите и даете пристанище? — спросила Домицилла.

— Да, но они же делают, кто что может, — отвечала жена Климента. — Ведь если не приютить их, все они обречены на лишения, а может быть, даже на голодную смерть.

— Однако же до сих пор никто еще не принимал нищих в дом, — отвечала Домицилла. — Про вас говорят, что вы просто люди с причудами, но я думаю, что здесь есть нечто большее, чем только причуды. Мне кажется, что поступать так вас побуждают какие-то религиозные основания.

Жена Климента пристально посмотрела на племянницу и потом серьезно сказала ей:

— Я и твой дядя давно уже следуем учению Иисуса Христа. Силу так жить и поступать, как мы поступаем, мы черпаем у подножия креста Христова, в его муках за спасение людей. Для спасения этих людей сам Господь благоволил сойти с неба и принять образ человека. Он явился в образе бедного, дабы научить людей помогать друг другу и тем достигать вечного спасения. Всеблагий Господь сжалился над людьми, не желая их гибели, а потому и Сын Его заповедал: «Будьте милосердны, как Отец ваш небесный милосерд есть».

— Для меня это весьма необычно, — отвечала Домицилла, — такое учение нельзя сразу понять. Но почему Богу нужно было умереть и к тому же такой позорной смертью?

— Имей в виду, племянница, — сказала жена Климента, — что не все, совершаемое премудрым Господом, может быть постигнуто людьми. И христианство основывается не столько на знании, сколько на вере. Оно требует не знания, а того, чтобы человек следовал заповедям Искупителя. Да и каким образом человек со своим привязанным к земле умом мог бы понять то, что относится к недосягаемому, неземному? Но если он захочет следовать этому учению, то он может это сделать, так как у каждого в глубине души есть чувство, которое подскажет, что хорошо, а что дурно.

— Все это ново и дивно для меня, — повторила Домицилла. — Надо все хорошенько обдумать.

— Да, истина не дается сразу, — отвечала жена Климента, — и я сама вначале над многим задумывалась. Но, к моему счастью, Господь послал мне хорошего наставника в лице твоего дяди.

В это время подошел Климент.

— Ну, что, племянница, видела, как мы живем? — с добродушной улыбкой сказал он. — Какое же наказание ты наложила на меня?

— Я придумала, дядя, — улыбаясь, ответила девушка. — Тетя мне открыла, что ты хороший наставник и потому ты должен с этого часа принять в моем лице новую ученицу.

С этими словами девушка простилась, спеша возвратиться к больной. Проходя через триклиний, она увидела длинный стол, за которым сидели все, имевшие приют в доме Климента. Два места, оставленные, по-видимому, для хозяина и хозяйки, были свободными.

— Разве вы вместе с ними обедаете? — спросила Домицилла.

— Да, — ответила Флавия, — и нам кажется, что никакое блюдо не было бы так вкусно, если бы мы обедали отдельно.

Дома Домициллу ожидала новая неожиданность: к ней пришла Помпония Грецина.

Домицилла много слышала о странностях этой матроны, но она никогда у нее не была и только несколько раз видела ее мимоходом.

— Я пришла навестить, — сказала Помпония, когда Домицилла вошла в комнату, — несчастную девушку, которая три дня тому назад схоронила на Аппиевой улице своего отца.

Домицилла тотчас же вспомнила о черной женщине, про которую говорила в бреду Феба. Домицилле показалось непонятным, почему эта, как она слышала, знатная дама ходит ночью по Аппиевой дороге, а теперь пришла навестить несчастную, рабыню.

— Бедная девушка, — продолжала Люцина, — рассказала мне о печальной встрече со своим отцом. Она так была убита горем, к тому же она так близко принимает к сердцу бедствия своего народа, что я, расставшись с нею, сильно беспокоилась за нее.

— Она, с тех пор как пришла домой, — отвечала Домицилла, — лежит в горячке. Первую ночь Феба сильно бредила, и я боялась, что она не проживет до утра. Теперь ей легче, но все же положение весьма опасно. В бреду она много говорила о черной женщине, которая ее утешала. Очевидно, это была ты, благородная Помпония и я очень признательна тебе. Она с детства при мне, я росла и воспитывалась у нее на руках, поэтому ее теперешнее состояние чрезвычайно удручает меня. Пойдем к ней.

Когда Феба услыхала голос, который утешал ее ночью, она открыла глаза и, увидев Люцину, вся просияла. Между тем Домицилла с ужасом видела, что состояние ее ухудшилось. Рабыня, стоявшая у изголовья, на безмолвный вопрос Домициллы только безнадежно махнула рукой.

— О, я никогда не забуду, — прошептала больная, — не забуду тех дивных слов, которыми ты меня утешала «Придите ко Мне все труждающиеся»… Только я забыла, кто это сказал?