Гибель дракона - [110]

41

Последним очагом сопротивления японцев в Хайларе был асфальтированный мост в излучине Хайлар-хэ. Окопы охватывали его полукругом, упираясь флангами в реку. Бежать японцам было некуда: город занят, путь в укрепленный район отрезан. Мост они защищали с ожесточением, стараясь вырваться из окружения. Избегая лишних жертв, командование советской дивизии предложило капитуляцию гарнизону моста. Но японцы ранили офицера-парламентера, шедшего с белым флагом. Тогда было решено уничтожить окруженных самураев.

Тихая, сонная Хайлар-хэ отражала ночное звездное небо и пожары, догоравшие в центре города. Огненные блики выхватывали из темноты то камыш, то воду, то трупы японцев на мосту, то хмурые затаившиеся дзоты. Карпов и Самохвал пришли в роту Горелова уточнить обстановку и сообщить приказ генерала: не выпускать японцев из окружения, добить всех, кто не пожелает сдаться.

Лейтенант Горелов устроился у моста по-домашнему. В отвоеванном дзоте он оборудовал командный пункт. Солдаты принесли из разрушенных домов стулья и даже лампу со стеклом. У амбразуры, обращенной к реке, дежурил пулеметчик. Когда Самохвал и Карпов пролезли в узкую входную щель, командир роты дремал на охапке сена в углу дзота.

— Спишь? — шутливо крикнул Самохвал над ухом Горелова.

Тот вскочил, ударился головой о низкое перекрытие потолка и, потирая ушибленное место, виновато проговорил:

— Никак не могу привыкнуть... Все на воле и на воле, а тут почти два дня в собачьей конуре.

— Боевое охранение на мосту? — Самохвал наклонился к амбразуре и посмотрел на реку.

— Никак нет. Метров за пятьдесят.

— Почему не атакуете? Кого ждете? — сердито нахмурился Самохвал. — До зимы намерены тут возиться? Разведку провели?

— Так точно, — Горелов начал докладывать обстановку, а Карпов вышел в окоп к солдатам.

— ...изуродовали они его по-страшному, — говорил пожилой усатый ефрейтор, дымя самокруткой. — Видать, оглушило его. Когда мы отошли, сразу не хватились... Ну и пропал.

— Это о ком? — спросил Карпов.

— Про Коваленку, — ефрейтор обернулся. — На мосту нас самураи минометным огнем накрыли. Коваленку ранило. Японцы его и забрали, — он помолчал. — Сейчас изуродованного подбросили.

— Запугать хотят, — сказал кто-то из темноты.

— Бестолку, — ефрейтор затушил окурок. — Опоздали пугать-то.

Стало необычно тихо. Проглянула луна. Теперь Карпов видел лица солдат, неестественно бледные в лунном свете.

Коваленко... Озорной парень, земляк, волжанин. Кочегаром плавал. Мечтал стать капитаном. Не дожил...

Впереди застучал японский пулемет, как бы вздыхая между выстрелами: та! — вздох, та! — и снова вздох.

— Застукотела, чахотка, — ефрейтор осторожно выглянул из окопа. — Темно.

В бруствер звучно шлепались пули. Кто-то около моста крикнул протяжно и тоскливо: «А-а-а-а-а!» — и умолк. Где-то прозвучала автоматная очередь. Разорвалась граната.

Солдаты разбегались по местам. Огоньки выстрелов растревожили темноту.

Нарастающий свист мины заставил пригнуться. Она взорвалась недалеко. Противно провизжали осколки.

— Из полкового плюнули, — знающе определил ефрейтор, отряхивая пыль с плеч.

Мины начали падать чаще и ближе. Солдаты прижались к земле, прикрываясь лопатками. Двое — Мабутько и Калякин устроились в нише, подрытой в сторону противника. Карпов хотел было пройти по окопу дальше, как вдруг снаряд ударил в бруствер. Земля вздрогнула, застонала и медленно осела. Карпов почувствовал невыносимую тяжесть, удушье, перед глазами поплыли зеленые, фиолетовые, синие пятна, и он потерял сознание.

Очнулся от холода. Наклонившись, Самохвал лил ему на грудь и лицо воду из фляги.

— Жив?

Карпов не ответил. В голове шумело, как будто там работала мельница, перед глазами опять закачались цветные пятна.

— Банза-ай! Ба-анза-а-ай! — совсем близко хрипели пьяные японцы, невидимые в темноте.

Самохвал и Горелов побежали на командный пункт, куда их позвал связной: звонили наблюдатели с заречной сопки. По цепи передали — убит пулеметчик. Карпов заставил себя встать. С трудом выпрямился. Его качало. Медленно переставляя негнущиеся ноги, он пошел к пулеметному гнезду. Наклонить голову ниже бруствера не хватало силы. Золотарев поддерживал его и возбужденно о чем-то говорил. Карпов прислушивался, но никак не мог уловить смысла его слов: шум в голове становился нестерпимым.

— Кого задавило? — переспросил он, хватаясь за понятое слово.

— Мабутько с Калякиным, — удивленно ответил Золотарев, — я же вам говорил. Прямо начисто! А вас вышвырнуло и присыпало. Смотрю, сапоги торчат. Ну, я к вам...

Они подошли к реке. Окоп кончился. Под обрывистым берегом плескались волны. В крайней ячейке возле пулемета возился солдат. Карпов оперся грудью о стену окопа. Пересиливая слабость, заставил себя оглядеться. Увидев конец пустой пулеметной ленты, послал Золотарева за патронами. Пулемет был в исправности. Пока он проверял замок, Золотарев принес три коробки. Карпов вложил ленту и навел пулемет на край моста, где находился японский дзот.

Сбоку бросили осветительную ракету. Японцы залегли. Их фигуры усеяли перепаханную снарядами луговину. Ракета погасла. Стало еще темнее. Выстрелы зазвучали громче. Взрывы ослепляли. Сквозь путаницу звуков прорывались истошные крики японцев, рвущихся к сопке.