Гибель Айдахара - [71]

Отягощенные добычей, возвращались в родные степи воины. Над Золотой Ордой вновь засияло солнце удачи. Очень хотелось Едиге верить, что это именно так. Половину принадлежащей ему добычи он отдал воинам, и народ назвал его за это «щедрым и славным». Вторую половину Едиге вручил хану Темир-Кутлуку на содержание и укрепление войска, и за этот поступок людская молва назвала его «истинным мужем, рожденным для народа».

Теперь, после поражения князя Витовта – главного союзника Тохтамыша, бывший хан был не страшен для Едиге. Верные люди сообщили ему, что Тохтамыш ушел из литовских земель вместе со своими близкими в далекую Шангитара[6].

Глава шестая

Кипчакский воин, уронив повод на шею своего коня и подняв над головой черное траурное знамя, срывающимся голосом крикнул:

– Эмир Едиге! Твоя Золотая Орда осталась без хозяина! Сегодня ночью хан Темир-Кутлук покинул этот бренный мир!

Едиге покоробили слова гонца. Он смотрел, как падали с конских боков грязные клочья пены, смотрел на бледное лицо всадника, и ему хотелось ударить его, принесшего эту черную весть. Как он смел сказать, что Орда осталась без хозяина! После победы над литовским князем Витовтом на Ворскле настоящим хозяином Орды был не Темир-Кутлук, а он, эмир Едиге. И все это знали.

Едиге сдержал себя и как можно спокойнее спросил:

– Отчего умер хан?

– Никто не знает этого. Он не проснулся. Жена хотела разбудить его, когда пришло время утреннего намаза, но Темир-Кутлук уже был мертв.

Эмир покачал головой. Он знал то, о чем не знал воин. Хан, как и его отец, Темир Мелик, любил вино. Он пил все: виноградное вино из Крыма, монгольский тарасун, вино, приготовленное из пшеницы, которое привозили ему купцы из русских земель. Хан не следовал завету Чингиз-хана употреблять вино изредка, а пил подолгу и помногу.

Безвольный хан устраивал Едиге, но пьянство Темир-Кутлука переходило всякие границы, и потому он не раз выговаривал ему за это:

– Ты однажды потерпишь поражение не от войска врага, а от вина. Ты уверен, что пьешь для удовольствия, на самом же деле твои враги спаивают тебя, чтобы лишить силы.

Слова мало действовали на хана, и вот теперь наступила расплата…

Заставляя Темир-Кутлука выполнять свою волю, Едиге тем не менее любил его и потому поехал в Орду совершить обряд, завещанный предками.

* * *

Бросив повод коня подбежавшему нукеру, Едиге неторопливо вошел в огромную ханскую юрту. Он некоторое время постоял у входа, давая глазам привыкнуть к полумраку.

В правой стороне юрты на красном ковре, укрытый до пояса зеленым шелковым покрывалом, лежал Темир-Кутлук. Лицо его было багровым.

Приглядевшись, Едиге увидел, что в юрте полно народу. Здесь была почти вся золотоордынская знать. Эмиры, беки, бии, батыры сидели каждый там, где кому полагалось, в зависимости от знатности, силы и богатства.

Увидев вошедшего, они беспокойно задвигались, зашевелились, освобождая почетное место – тор.

Окинув собравшихся быстрым, оценивающим взглядом, Едиге заметил, что меньше всего беспокойства проявил смуглолицый высокий джигит с красивыми пышными усами. Это был потомок Токай-Темира – сын Джучи. За высокий рост его звали Большим Мухаммедом. Он еще молод, но имя его произносили с уважением. Еще Едиге знал, что он является дальним родственником Тохтамыша.

Стараясь меньше шуметь, присутствующие вставали со своих мест, чтобы приветствовать эмира. Подошел и Большой Мухаммед. Едиге почувствовал себя годовалым верблюжонком рядом со старым, могучим наром.

В тихие голоса мужчин вплелся вдруг протяжный, полный тоски и печали голос молодой женщины: – Высохла водная гладь… Упал остов юрты… Льву подобного, Солнечному лику подобного, Потерял народ хана!.. Пришло время Лить слезы кровавые…

Это оплакивала Темир-Кутлука его младшая жена. Совсем недавно взял он ее, чтобы обновить постель. Даже в горе женщина была красивой – черные длинные волосы ее падали на колени, в больших карих глазах дрожали слезы.

Взгляд Едиге встретился со взглядом женщины, и он вдруг ощутил непонятную, идущую от нее притягательную силу. На миг ему показалось, что у женщины даже изменился голос…

Эмир прогнал наваждение и, вспомнив, где он находится, прошел на почетное место. Мелькнула мысль, что до отъезда из Орды с этой женщиной надо было бы встретиться.

И уже более спокойно подумал Едиге, что жизнь устроена очень странно – рядом ходят и горе, и радость. Кто-то умирает, а кто-то рождается… Бывает, что в страдающей душе вдруг просыпается радость, а торжествующую душу неожиданно начинает терзать горе…

Чей-то заунывный, надтреснутый голос начал читать молитву по усопшему, и эмир сразу же забыл о молодой женщине. На смену пришли другие мысли.

Шел год дракона (1400). Прошедшая зима выдалась особенно суровой, и аулы, разбросанные по землям Золотой Орды, едва дождались теплых дней. По всей степи, омываемые дождями и обдуваемые ветрами, валялись белые кости погибшего от бескормицы скота. Но внешне Золотая Орда казалась сильной. У нее было большое, не потерявшее боеспособности войско, готовое всегда встретить врага или, если прикажет Едиге, двинуться в поход на чужие земли.