Гибель Айдахара - [10]

Завтра, на рассвете, начнется битва, и если победа будет за ним, Мамаем, ему больше не страшен никакой Тохтамыш. Удача смахнет его с лица земли, и вся Золотая Орда отныне будет принадлежать одному властителю – хану Мамаю.

Мамай опять посмотрел в русскую сторону. Неодолимая сила влекла его туда, где лежало поле, на котором сойдутся завтра в смертельной схватке две огромные и яростные силы. Куликовым полем называют его русские. Завтра травы, все живое и даже сама земля превратятся здесь в прах под копытами коней, под ногами людей. Кровь обильно польет поле. И даже через много лет будет всходить на нем лишь чахлая, неживая трава да белеть омытые дождями черепа и кости павших.

Тихо ступая, придерживая на груди полушубок, Мамай начал медленно спускаться с холма. Два великана туленгита из личной стражи молча последовали за ханом.

Мамай поднял лицо к небу. Холодно и колюче глянули в его глаза звезды. Он вдруг подумал, что, если бы сейчас потребовалось всю землю превратить в прах ради завтрашней победы, он не стал бы раздумывать и приказал бы своим воинам сделать это. Ради власти, ради золотоордынского трона, сыновья убивали отцов. Так имеет ли после этого хотя бы какую-то цену жизнь сотен тысяч воинов – своих и чужих?

Мамай вдруг замер. Ему послышался отдаленный топот коней. Он остановился и стал ждать. Замерли за спиной туленгиты, сжимая в руках копья. Где-то в вышине, между звезд, тоскливо и протяжно закричала совка. Мамаю показалось, что в темноте мелькнули неясные тени, потом почудились приглушенные человеческие голоса. Не оборачиваясь он протянул в сторону туленгитов руку, и один из них, угадав желание хана, вложил в нее лук и длинную оперенную стрелу.

Мамай привычно и сильно натянул тетиву. С тонким свистом улетела во тьму стрела, в ту сторону, где ему почудились человеческие голоса. Хан ждал крика, стона, топота копыт, но вокруг по-прежнему было тихо. Он облегченно вздохнул. Выходит, что все ему померещилось. И, хотя опасности никакой небыло, сделалось вдруг неуютно и одиноко в ночном поле. Мамай вдруг спросил себя: зачем пришел сюда? – и не нашел ответа. Он повернулся спиной к невидимому во тьме русскому войску и торопливо стал взбираться на холм к своему шатру.

Не знал Мамай, что через два года, перед самой смертью, вспомнит он эту ночь на Куликовом поле, и неясные тени во тьме, и выпущенную наугад, в русскую сторону, бесполезную стрелу. И вспомнит рассказ русского купца, похожий на правду и на полуправду одновременно, как накануне битвы выезжали на поле великий князь московский Дмитрий Иванович и Дмитрий Боброк-Волынец, чтобы послушать, о чем поведает им родная земля. Приложив ухо к земле, услышат они крик и плач русских и татарских жен и поймут, что немногие вернутся с битвы. И еще будет дано им знамение свыше о близкой победе…

Ссутулившись над крошечным костром, разведенным прямо посреди шатра, просидит всю долгую осеннюю ночь в одиночестве Мамай, терпеливо ожидая наступления утра.

Он не заметил, как задремал. А когда открыл глаза, увидел, что наступает рассвет. Зыбкий, тусклый свет просачивался в шатер. Мамай торопливо вышел на улицу.

Непроглядный, чадный туман закрывал весь мир, и не было видно ни земли, ни неба. Голова у хана закружилась, и он вытянул вперед руки, боясь упасть.

Где-то внизу, у подножья холма, уже проснулся и гомонил разноязыкий стан. Сквозь влажную, непроницаемую завесу тумана долетал едва уловимый запах гари – воины готовили еду.

Мамай с тревогой посмотрел в русскую сторону. Там по-пержнему стояла тишина, но он понял, что тишина эта обманчивая – просто густая черная пелена тумана глушила всякие звуки.

Хлопнув в ладоши, Мамай приказал посыльным собрать к нему в шатер мурз, беков, темников и батыров.

Ожидание близкой битвы возбуждало. Движения Мамая сделались резкими, глаза сузились и смотрели теперь холодно и остро. Ушли сомнения и тревоги, мучившие его всю ночь.

Совет на этот раз был коротким, потому что каждый хорошо знал, что и как ему надлежит делать.

* * *

И в русском стане давно не спали. Полки занимали отведенные им с вечера места, строились, выравнивали ряды. Глухо перекликались в мокром, холодном тумане голоса, бряцало железо, храпели и ржали кони.

С русской стороны, из-за Дона Великого, налетел ветер, и пелена тумана начала отступать в татарскую сторону, открывая Куликово поле. Глянуло с неба наконец осеннее солнце, и в его холодных, негреющих лучах тускло заблестели мокрые от росы остроконечные русские шлемы.

Звонко запели трубы, протяжно заиграли зурны, рассыпали свою частую и тревожную дробь барабаны.

Туман уходил все дальше от русских полков, и, наконец, открылось подножье Красного холма.

По склонам его медленно и грозно скатывались основные силы Мамая – конница. Воины, одетые в черные доспехи из буйволовой кожи, сидели на черных конях. В центре ордынского войска плотным, литым строем шла генуэзская пехота. Положив длинные копья на плечи идущих впереди, сомкнутыми рядами двигались они в русскую сторону.

Еще раз обвел глазами свое войско великий московский князь Дмитрий Иванович. Все полки были готовы к битве, и над каждым, указывая место, где находится поставленный во главе его удельный князь или воевода, ветер развевал знамя.