Гибель «Аякса» - [7]

— Да разве в этом дело?’Мы хотим знать, что там есть, среди звезд. Я хочу, все хотят, вся Земля…

— Ты отвечаешь несерьезно… Ну хорошо, будете вы знать. Но ведь это имело бы смысл, если бы знание и счастье как-то обусловливали друг друга. А ведь, в сущности, чаще они противоречат одно другому.

Я, разумеется, знаком был с подобными взглядами, хотя непосредственно, из первых уст, слышал их впервые.

— Толя, ты хорошо знаешь, что это неправда, — сказал я мягко. — Доказательство тому — история. Чем больше умножались знания, тем меньше оставалось человеческих бед и несчастий. Не будь этих знаний, ты, может, был бы сейчас дряхлым старцем с гнилыми зубами, больной печенью и раком простаты.

— Это очевидно… Но разве счастье — это отсутствие несчастий? Это категории, нерасторжимо связанные, зависимые одна от другой… До сих пор человечество думало, как спастись от несчастий. И спасалось… Но что такое счастье? Неужели ты думаешь, что мы приблизились к нему со времен Ромео и Джульетты? Или горемыки Гамлета?

— Да, думаю! — сказал я.

— В чем же это проявилось?

— Хотя бы в том, что мы не одиноки, как Гамлет…

— Опять ты измеряешь счастье несчастьями… — досадливо поморщился Толя.

Я хорошо понимал его в эту минуту. Но как я мог объяснить ему вещи, в которых сам еще не разобрался?

— Вот что, Толя, я не люблю абстрактное философствование. И абстрактную логику… Потому что я знаю: чистая логика индивидуума ведет к полному самоотрицанию и обессмысливанию существования… Брось ее; ты должен, должен думать, что людям необходимо знание, которое мы принесем им… Каким бы оно ни было.

— В том-то и дело, что оно не нужно им. Счастье не в космосе, счастье на Земле…

— Что из того? Нужно или ненужно; они хотят его… Помнишь наш отлет? Они ждут чего-то от нас. И мы обязаны дать им знание… Вот наше счастье: оно в том, чтобы давать, а не получать.

— Наивный гуманизм! — вздохнул Толя.

— Это не ответ… Точно так же я могу сказать: наивный индивидуализм.

Толя внимательно посмотрел на меня.

— Ну хорошо… А скажи, искренне скажи… ты счастлив?

— Не думал… Наверное, счастлив. Ведь человек думает о том, чего ему не хватает.

— Ловко выкрутился!.. Тогда скажи, ты был влюблен когда-нибудь?

— Нет! — сказал я.

— Почему?

— Не задавай глупых вопросов… В кого влюбляться? В кого-нибудь из ваших жен?

Он засмеялся сухо и враждебно:

— Почему бы и нет?

— Ты прикидываешься дурачком! Наш круг полностью замкнут… Чтобы иметь жену, я должен отнять ее у другого. Неужели у меня есть право ради своего счастья сделать одиноким другого человека?..

Толя опять усмехнулся:

— Ты не о том говоришь. Никто не предлагал тебе умыкнуть чужую жену… Я спрашивал: влюблялся ли ты? Хотя бы тайно.

Мне стало смешно.

— Это просто глупо.

— Ты непробиваем, как «Аякс»! — недовольно буркнул Толя.

Мы поболтали еще немного, и я поднялся уходить. Когда я был уже у двери. Толя спросил:

— Ты видел Аду?

— Да, несколько дней назад.

— Что она делала?

— Купалась в озере.

— И была очень веселой, не так ли?.. Веселой и жизнерадостной?

— Ты должен был этого ожидать, — сказал я холодно. — Ни одна уважающая себя женщина не заплачет, если ее унизят…

Он умолк, очевидно понимая, что я прав. Я не знал только, вправе ли я говорить ему об этом. Но ведь он сам спросил…

Четверть часа спустя я был у Сеймура — не в медицинском корпусе, а дома. Он жил один, как и большинство супругов экипажа. Может быть, они не хотели мешать друг другу в научной работе — я не совсем понимал это, но такой образ жизни казался мне неестественным. Бессонов говорил мне, что на Земле это случалось гораздо реже.

У Сеймура была элегантная квартира в древнеяпонском стиле, с нежной акварелью на стенах. Мы уселись на циновку, и я со всеми подробностями передал наш разговор. Сеймур слушал молча, не прерывая меня вопросами. Мне показалось, однако, что он доволен.

— Ну, что скажешь? — спросил я.

— Хорошо, — ответил он. — Гораздо лучше, чем я думал… Сейчас я понимаю, зачем он тебя искал.

— А я как раз не понял. По этим вопросам он мог поспорить и с тобой.

— Нет, со мной не мог… Что бы я ему ни ответил, он толковал бы это как увещевания врача… Врачам разрешено иногда обманывать… Из профессиональных соображений, разумеется. В интересах здоровья пациента.

— Ты прав, — сказал я.

— Понимаешь, что произошло: он страшно и мучительно тонул во внезапно разлившейся реке… В отчаянии ему удалось схватиться за что-то, за какой-то слабый корешок. Он спасся от бурных волн, но корешок слишком слаб, чтобы можно было по нему выбраться на крутой берег…

— И ты считаешь, что я — корешок покрепче? — спросил я с сомнением.

— Точно!.. Он искал кого-нибудь, кто бы просто и логично опроверг его взгляды, которые стащили его в бурную реку… Назови это подсознательным инстинктом самосохранения, если хочешь… И чем эти возражения тверже и примитивнее, тем лучше…

Как мог он сказать это?!

— Ты считаешь, что мои взгляды примитивны? — обиделся я.

Глаза его улыбались.

— Симпатично примитивны!

— Они просты, но не примитивны! Неужели то, что я сказал ему, не правда?

— В общем да…

— А в частности? Приведи хоть один пример.

Он продолжал улыбаться, немного снисходительно. Это меня разозлило.