Гея (1990) - [4]

Я внутренне встрепенулся.

— Штутгарт? — небрежно переспросил. — Это интересно. А что ты делал в Штутгарте?

— Дурака валял, — безмятежно ответил Аллан. — Захотелось по старушке Европе поболтаться. Вот и проехал автостопом от Ольборга в Дании до Неаполя. Красота!

— Что — деньги девать некуда было? — поинтересовался я, еще не подозревая «липы», а лишь недоумевая: «Граф Цеппелин» — лучший и самый дорогой отель Штутгарта, первый в категории «А». В мою бытность (шестнадцать лет назад) за номер в «Цеппелине» надо было выложить от 130 до 200 марок.

— Какие деньги у студента? Перебивался кое-как. Воплощал тягу к путешествиям в чистом виде.

«Перебивался, значит? — подумал я. — В лучшем-то отеле города?»

— А почему скрывался?

— Героин хотел толкнуть. У меня несколько пакетиков припасено было. На черный день. А тут подвернулся случай. Ну, «петухи» — полицейские то есть — нас и застукали. Пришлось уносить ноги. Я бежал от телебашни до самого ландтага, не останавливаясь ни на секунду. Чуть не умер.

Да, умереть можно, прикинул я, телебашня в Штутгарте весьма далеко от центра.

— От какой телебашни? — невинно спросил я.

— Будто их там десять! — огрызнулся Аллан. — От единственной в мире Штутгартской телебашни…

Я так и не понял — ни тогда, ни теперь, — зачем Алану понадобилась эта чудовищная ложь. То ли, раз соврав, он не мог остановиться — такое бывает с людьми (но только не с агентами). То ли с ним не проработали как следует легенду. То ли он настолько вошел в образ «студента-путешественника», что и сам верил всему, о чем говорил. Для меня же очень быстро стало ясно, что в Штутгарте Аллан никогда не был и изучал этот город по открыткам. Любой человек, побывавший в столице земли Баден-Вюртемберг, должен знать, что там две телебашни — одна собственно телевизионная, а вторая обслуживает дальнюю связь почтового ведомства. Она так и называется — «Фернмельдетурм дер Пост».

— А почему прибежал к ландтагу? — спросил я.

— Так просто. Случайно получилось. Остановился, язык на плечо, пот льет градом. А ведь лето, жара, да еще безветрие, флаг на шпиле ландтага висит тряпкой. Я отдышался и понесся к отелю.

Еще один прокол. Здание ландтага в Академическом саду — плоское, как стол. Стекло, металл. Там никакого шпиля, насколько я помню, нет.

— Что ж, так Штутгарт и не удалось посмотреть?

— Почему же? Пока не ввязался в историю с наркотиками, я по нему походил немало. В сущности, кроме Альтштадта, там смотреть нечего. Но сам Старый город очень красив. Великолепная Приютская церковь на рыночной площади, старинная ратуша…

Аллан словно вздумал издеваться надо мной. Что ни фраза — то чушь. Ратуша в Штутгарте никакая не старинная, а новая, современной архитектуры, с часовой башней, представляющей собой сильно вытянутый параллелепипед. А Штифтскирхе стоит не на Рыночной площади, а на Шиллер-плац, по правую руку от бронзового Шиллера. На Рыночную площадь выходит как раз ратуша…

Есть города — их очень много, — которые вовсе не оставляют в душе ни малейшего следа. А иные западают в память в мельчайших деталях. К таким принадлежит и Штутгарт — по крайней мере для меня. Я там пробыл всего неделю в 1982 году, а помню так, словно вернулся оттуда вчера. Жил конечно же не в «Графе Цеппелине», а в скромной гостинице «Пост» в окраинном местечке Плининген. Местечко одновременно тихое и шумное. Тихое — с точки зрения психологической: фахверковые бюргерские дома, башенки со шпилями в германских предместьях всегда вызывают у меня ощущение молчаливой замкнутости. А шумно было в самом прямом смысле: по другую сторону автострады А8 — рукой подать — располагался Штутгартский аэропорт. Если проехать по А8 километров двенадцать — четырнадцать, можно было добраться до развилки Штутгарт — Вайхинген. Туда мне, для собственного спокойствия, лучше было не соваться: в Вайхингене располагается штаб-квартира всех видов вооруженных сил США в Европе.

Перейдя через речку Керш, можно было от Плинингена пройти к внушительному Гогенгеймскому дворцу, где располагается Немецкий сельскохозяйственный музей. Впрочем, сельское хозяйство имело минимальное отношение к моим занятиям. Каждый день я вставал в пять утра и ехал через весь город на головной завод автомобильного концерна «Даймлер-Бенц», где незадолго до того произошла крупная авария. Во время пожара, причина которого так и осталась неизвестной, взорвалось несколько цистерн с краской. Семь человек сгорели на месте, но самое страшное заключалось в том, что взрыв выбросил облако сильноядовитого газа, которое накрыло два цеха. Одна из цистерн была с новым типом красителя — конечно же проверенным на токсичность и испытанным в лабораторных условиях, — однако никто не предполагал, что смесь продуктов горения разных красок может прореагировать и произвести на свет смертоносное соединение, отличающееся стойкостью и длительностью действия. Пятьдесят рабочих и служащих получили тяжелые отравления, врачи боролись за их жизнь, а ситуация на заводе и в его окрестностях несколько дней продолжала оставаться критической. Разумеется, производство было остановлено, жителей ближайших кварталов пришлось эвакуировать. В довершение всех несчастий в Музее Даймлер-Бенц в те дни проходила встреча директоров европейских автомобильных компаний, и несколько высокопоставленных лиц тоже оказались в больнице. Тут же была создана международная комиссия, куда вошел к я.