Гессенская волчица - [8]

– Это правда? – обратился Император к Николаю Николаевичу. – При чём тут евреи?

– Понимаешь, Ники… Кто-то пустил слух в городе, что тебя хотели убить евреи. И именно сегодня, под Пасху. Фон Валь доложил, что бомбист, который на тебя покушался, был жидом.

– Кто это был? К какой организации принадлежал?

– Бомбист отстреливался, а потом, не желая попасть в руки толпы, выстрелил себе в голову из револьвера. Опознать обезображенный труп пока не удалось. В кармане нашли финляндский паспорт на имя какого-то Эйно Карловича Парвиайнена из Улеаборга. Но, если верить словам фон Валя, этот самый Парвиайнен выглядит, как самый настоящий жид. Жандармы и полиция пытаются установить личность бомбиста. Его труп отправили для осмотра судебным медикам. Если он действительно жид, то при осмотре это непременно выяснится. Ну и паспорт тоже проверяют, либо он фальшивый, либо чухонцы выдали этому жиду паспорт за хорошую взятку.

В разговор вмешался Павел Александрович:

– Ники! Владимир уже дал необходимые распоряжения. Гвардия взяла Петербург под охрану. Зимний под усиленной охраной.

Николай взял сидящую рядом Аликс за руку, как будто ища у неё поддержки. Затем обратился к великим князьям:

– Я жду вашего ответа, дорогие родственники. Вы готовы исполнить мою волю?

Взоры всех присутствующих в гостиной были обращены к Николаю Николаевичу. Великий Князь, одетый в тёмно-синюю венгерку, расшитую золотыми шнурами с чёрными прожилками, тёмно-синие чакчиры, гусарские ботики, с генерал-адъютантским аксельбантом, стоял, как статуя. Нужно признать, что своей «царственной статью», гордой осанкой и необычайно высоким, почти двухметровым ростом, он вызывал в памяти времена незабвенного Николая Павловича. На мгновение задумавшись, Николай Николаевич обратился к племяннику:

– Ники! Я уверен, что Господь Бог убережёт тебя… Но, чтобы не случилось, я твой верноподданный и я солдат. А солдату негоже обсуждать приказы. Я исполню твою Высочайшую волю… Аликс найдёт во мне поддержку и опору, и я уверен, что Павел и Константин со мною согласны.

– Спасибо, дядя! Аликс, – обратился Николай к жене, – подай мне икону со стола.

Императрица взяла на столе небольшую икону и передала мужу.

– Поклянитесь исполнить мою волю и признать Аликс законной Императрицей! – обратился Император к Николаю Николаевичу, протягивая ему икону.

Николай Николаевич, держа икону, говорил торжественно, голос его был твёрд и решителен.

– Клянусь Всемогущим Богом исполнить твою волю, Государь, и в случае твоей гибели признать Аликс законной Императрицей, во всём ей повиноваться и требовать повиновения от других!

Произнеся эти слова, Великий Князь поцеловал икону и передал её Павлу Александровичу. Павел Александрович и Константин Константинович повторили слова клятвы и поцеловали икону.

Дыхание Императора стало тяжёлым. Лицо исказилось от боли. Действие морфина заканчивалось, и беспощадная боль снова наступала. Константин Константинович пригласил врачей. Вельяминов, который взялся руководить лечением Императора, попросил дать царю покой. Он категорически запретил какие-либо встречи, мотивируя это усталостью царя и врачебной необходимостью. Все вышли, в гостиной осталась только Аликс. Николай, истощённый после перенесённого болевого шока и нервного перенапряжения, получив новую инъекцию морфина, сразу же уснул.

Мария Фёдоровна и великие князья собрались в дворцовой церкви. Протопресвитер Иоанн Янышев служил молебен о даровании здравия Государя Императора.

Впереди была ночь, и никто не знал, будет ли утро добрым или принесёт беду.

Глава 2

Всю ночь Аликс провела около ложе мужа, не сомкнув глаз. Николай временами метался в горячечном бреду, тревожа царицу и дежуривших докторов громкими стонами, затем под воздействием морфина боль уходила, и ненадолго приходило успокоение.

Едва забрезжил рассвет и первые лучи холодного апрельского солнца стали проникать сквозь тяжёлые шторы, Император пришёл в себя. Увидев подле себя заплаканную жену, он попытался изобразить на бледном лице подобие улыбки, после чего тихим голосом попросил «милую Аликс» хоть немного отдохнуть после ночного бдения.

Александра Фёдоровна пристально посмотрела на мужа и тихо спросила его по-английски:

– Любовь моя! Ты помнишь, что я написала в твоём дневнике в Виндзоре, в тот наш последний вечер, перед предстоящей назавтра разлукой?

– Как же я могу забыть эти слова, Солнышко? Разве это можно забыть? «Всегда верная и любящая, преданная, чистая и сильная, как смерть», – глаза Николая повлажнели, слабый голос задрожал. – Я всегда буду помнить твои слова, искренние и высокие.

– Тогда не гони меня. Я буду подле тебя, пока ты не выздоровеешь…

– Аликс! Ты должна быть готова к самому худшему, – тихо сказал Император. – Я прекрасно осознаю, что ранение тяжёлое, почти, как у дедушки. И тебе нужны силы, тебе и нашему будущему сыну. Ты не должна так изводить себя…

– Ники, я распорядилась, чтобы Мадлен²⁷ и Тюдельс²⁸ привезли мне из Аничкова всё необходимое, чтобы я могла быть подле тебя. Государыня и многие великие князья не уезжали по домам, они остались ночевать в Зимнем дворце. Все молятся о твоём выздоровлении. И ты не говори глупых слов, я верю, что господь не допустит несправедливости!