Гессенская волчица - [2]

Императорский кортеж достиг Казанского собора. Император и Воронцов-Дашков ограничились тем, что трижды перекрестились. Александра крестилась и истово шептала про себя молитву, которой её научил протопресвитер Иоанн Янышев.⁶

Копыта царских рысаков мерно стучали по мостовой Невского. Кортеж двигался не спеша, и если бы не лейб-трубачи и конвойцы в нарядных тёмно-синих черкесках и высоких лохматых папахах, то ничто бы не привлекало внимания прохожих.

Молодой Император не любил пышных церемоний, а ещё больше он не любил опеки со стороны охраняющих его лиц. Считалось, что с бомбистами-народовольцами давно уже покончено и что царственным особам ничего не может угрожать. Именно поэтому сегодня императорскую карету сопровождал всего взвод конвойцев, а порядок на Невском проспекте обеспечивали лишь городовые, становившиеся «во фрунт» при приближении царского кортежа.

Александра Фёдоровна обратилась к мужу:

– Ники, я сегодня обратила внимание на компаньонку Её Величества, которая присутствовала на нашем завтраке. Мне кажется, она такая дряхлая, что может развалиться, но она так безупречно одета… Её белые перчатки просто ослепительны!

– Ты про Mademoiselle de l’Escaille? О, это замечательная личность. Это бывшая гувернантка Мама́, бельгийка. Она всегда желанный гость в нашем доме. Ты не смотри на её преклонный возраст, Аликс… Она всегда любит хорошо поесть и выпить, а уж от игры в преферанс её силой не отгонишь.

Николай увидел в окно кареты, как от дверей мебельного магазина «Братья Тонет из Вены» к карете бежит какой-то молодой человек в явно дорогом тёмном пальто и меховой шапке, держа в правой руке коричневый саквояж.

Бегуна с саквояжем уже заметили казаки-конвойцы и городовые. Ехавший справа от кареты казак повернул коня на бегущего молодого человека, но тот уже остановился, размахнулся… и коричневый саквояж полетел в сторону кареты. Кто-то из городовых стал свистеть в свисток, а метатель резко развернулся и бросился бежать прочь. Саквояж упал на мостовую, прямо под ноги казачьего кабардинца, рядом с задним колесом царской кареты. Раздался оглушительный взрыв, грохот бьющегося стекла и визжание лошадей.

Казак, пытавшийся перехватить бомбиста, был просто разорван взрывом вместе с конём. Кровавые ошмётки разлетелись вокруг на много метров.

Спешившиеся конвойцы подбежали к повреждённой карете. Оглушённый взрывом Император сидел, откинувшись назад. Полы его чёрного флотского пальто превратились в клочья, а правая нога ниже колена – в кровавое месиво. Александре Фёдоровне осколком стекла порезало щеку, и теперь она судорожно растирала перчаткой кровь по лицу, будучи не в состоянии вымолвить ни слова. Оглушённая взрывом, испуганная и потрясённая, она ничего не замечала вокруг себя, тупо глядя в одну точку.

Труп графа Воронцова-Дашкова был отброшен к левой двери, ярко-алая кровь из сонной артерии, перебитой кинжалообразным осколком стекла, обильно орошала тёмно-синюю венгерку.

Дюжий рыжебородый казак-конвоец бережно извлёк Императора из кареты. От боли Николай на мгновение потерял сознание, но быстро пришёл в себя. Его поместили в пролётку, которая остановилась рядом с повреждённой царской каретой. Во вторую пролётку, остановленную самолично командиром Конвоя бароном Мейендорфом,⁷ усадили Императрицу. Император буквально выдавил из себя, сжав зубы:

– Во дворец!

Барон Мейендорф не стал переспрашивать, желает ли Император ехать в Зимний дворец или же вернуться в Аничков, он просто сел в пролётку рядом с Николаем. Во вторую пролётку рядом с Императрицей сел казак. Конвойцы заняли места кучеров, и экипажи быстрой рысью направились в сторону Зимнего дворца, сопровождаемые всадниками.

Тем временем бомбист уже успел застрелить городового, пытавшего схватить его, и теперь, как загнанный в угол зверь, прижался спиной к стене, выставив перед собой короткоствольный револьвер. Шапка слетела с его головы, и теперь всем окружающим было видно, что это молодой человек примерно двадцати пяти лет. Чёрные вьющиеся волосы и чёрные глаза, не расширяющееся кверху узкое лицо, всё это выдавало его еврейское происхождение.

Городовые, все люди в возрасте, степенные и осмотрительные, держались от бомбиста на приличном расстоянии, направив на него револьверы, но при этом пугливо озираясь на труп своего коллеги, лежащий на мостовой. Бомбист явно паниковал и направлял револьвер то в одну сторону, то в иную, но никто из городовых не решался выстрелить первым. На одной линии с городовыми собралась толпа самого разнообразного люда, в пальто и поддёвках, котелках, фуражках и шапках. Какой-то верзила в картузе с поломанным козырьком и с кнутом в руках, явно в состоянии лёгкого подпития, обратился к толпе, показывая пальцем на бомбиста:

– Православные, да это же жид! Христопродавец!

И в это время где-то там, в стороне, раздался истошный бабий вопль:

– Царя убили!!! Царя убили!!! Аа-а-а-а!!!

На какое-то мгновение наступила гробовая тишина… Тишину нарушил верзила.

– Жиды убили царя!!! Бей его, православные! – крикнул он, добавив пару исконно русских словечек, и смело пошёл на бомбиста.