«ГESS». Тайный план Черчилля - [8]

В комнате сидели трое — руководитель отдела, офицер связи и специалист по внешним операциям, Вилли. Ему около пятидесяти лет, он лысоват и сильно близорук, что можно понять по тяжелым стеклам очков, которые он регулярно протирал клетчатым карманным платком. Одет Вилли в костюм-тройку немного устаревшего покроя. Шерстяной галстук и платок в нагрудном кармане завершали образ клерка. Тот, кто увидел бы его на улице, решил бы, что встретил бухгалтера из близлежащей конторы, который вышел в свой обеденный перерыв выпить маленькую кружечку пива и съесть яичницу с беконом. Между тем речь шла об одном из самых высококвалифицированных специалистов британской разведки, который выполнял особо важные операции за рубежом.

Вилли находился в комнате уже около десяти минут, он сразу понял, что ему предстоит очередная поездка.

— Вилли, — повернул к нему голову начальник отдела, — в этот раз ты поедешь в прошлое. Другими словами, мы даже не знаем толком, что тебе придется делать.

— Раз мы сидим в этой комнате, ждет что-то особое, — сказал, слегка улыбаясь, Вилли.

— Разумеется. В этот раз опять пойдет речь об интересах Великобритании.

— Я понимаю.

— Да нет, мы пока и сами еще не совсем понимаем. Не спеши. Нам поступила информация, что некие люди охотятся за нашими архивами.

— Некие? Так это здесь? В Лондоне?

— Нет, Вилли, не в Лондоне. Тебе придется поехать в Швейцарию. Там в архивах по давнишней договоренности между странами хранятся некоторые важные документы военного времени. Скажу открытым текстом: там стенограммы кое-каких совещаний, которые проводил Черчилль.

— По-моему, все, что говорил Черчилль, мы уже знаем.

— Про Черчилля — да, а вот про Рудольфа Гесса — нет.

— Вот как? Значит, эта история еще актуальна?

— Еще как! Черчилль и Гесс встречались несколько раз в годы войны. Они вели переговоры, а стенограммы этих встреч сохранились. В этих стенограммах есть нечто, что может очень сильно повредить Великобритании. Мы не должны допустить, чтобы кто-то добрался до этих архивов.

— Ты говоришь «кто-то», значит, есть подозрения?

— Мы не знаем пока точно, наша информация ограничена сведениями источника из Берлина. Бывший директор тюрьмы Шпандау, в которой сидел Рудольф Гесс, мог вступить в контакт с русскими.

— Даже так?

— Еще раз — мы этого не знаем. Мы знаем только, что он активно ищет возможности добраться до этих архивов. С этой целью старик ищет для себя подходящих исполнителей. Точнее, мы думаем, что он нашел одного русского, который и поедет в Швейцарию за архивами.

— А что в этом особого? Ну поедет какой-то русский — и хорошо, покопается в бумагах — и ладно. Почему вдруг это интересы Великобритании?

— Вилли, мы считаем, что эту операцию за спиной директора тюрьмы ведут русские, может быть даже, что старик об этом не знает. Его могут вести вслепую. Мы должны опередить их, встретить этого русского в Швейцарии и не дать ему возможности добраться до архивов. Ты можешь себе представить, какой поднимется шум, если русские доберутся до бумаг? Откроют архивы, а там Черчилль договаривается с Рудольфом Гессом об особом плане, который пока никому не известен. А ведь это может стать достоянием мира. А там наш толстяк договаривается с Адольфом о мире, причем тайно от всех. Скандал мирового масштаба. Британию тут же поставят в один ряд с нацистской Германией, и из победителей Гитлера мы станем его пособниками. Конец империи. Катастрофа. Короче — архив не должен попасть в руки русских.

— Все понятно, шеф.

— Ты летишь сегодня вечером, никакой связи по телефону, факсу и прочей электронной фигне. Работаешь в одиночку, у тебя есть все полномочия, да. Помогут наши из швейцарской полиции. Тебя встретит Густав, он не совсем в курсе, о чем идет речь, но поможет. Густав надежен.

— Знаю его хорошо, он ведь идейный?

— Нет. Он наш, и это намного надежней, чем идейный… Шутка… Пусть тебя это не волнует. Билет тебя ждет, вылетай немедленно.

Глава 7 Ставка Сталина. Конец мая 1941 года

У вождя было плохое настроение. Это началось еще с вечера. Заболела голова, пропал аппетит, разнылась старая рана на правой руке. В молодости в одной из драк финский нож проткнул ему руку до кости. Рана долго гноилась, остался некрасивый рубец, и в этом месте рука часто болела, иногда так сильно, что требовались обезболивающие таблетки или даже укол.

Сталин грузно ходил по кабинету, рассматривая невидимые пылинки на шторах и мебели. Он был одет в серый френч со стоячим невысоким воротником, подшитым мягкой белой атласной тканью. Он всегда надевал этот френч, который напоминал ему о первых годах власти после смерти Ленина. Сталин надел такой френч сразу после похорон вождя мировой революции и с тех пор считал эту одежду личным символом власти. Он не был суеверным, но приверженность символам была хорошо известна его окружению. Например, адъютанты никогда не приносили чай с четным количеством ломтиков лимона. Три или пять были нормой. Однажды немолодой майор, который в тот день принес чай, ошибся и ломтиков лимона на блюдце оказалось шесть. Вождь ничего не сказал, только молча глянул в сторону майора. Утром следующего дня майора увезли прямо из Ставки, и он больше никогда там не появлялся. Вот и френчи также играли для Сталина символическую роль.