«ГESS». Тайный план Черчилля - [13]

Он молча сел. Все трое переглянулись. Берд обратился к санитару:

— Ты можешь говорить очень откровенно. Этот парень — русский, никакого отношения к американцам или англичанам не имеет. Он журналист и поможет нам достать архивы Гесса.

— Да, вы можете говорить откровенно, — вступил в разговор Роман.

Кельнер принес чашечку кофе Абдулле. На блюдце лежал кусочек сладкого кекса. Абдулла взял его двумя худыми пальцами с аккуратным маникюром и отправил в рот. Затем сделал глоток кофе, вполоборота повернулся к Берду.

— Все знаю… Помню хорошо… И все равно как-то странно об этом рассказывать. Для меня в этот день закончилась часть моей жизни.

Абдулла говорил на отличном немецком языке, без акцента и без ошибок.

Роман удивленно глянул на санитара. Ему показалось, что Абдулла лукавит.

— Думаете, я притворяюсь? — Абдулла разгадал взгляд Романа и укоризненно покачал головой. — Я был личным санитаром Рудольфа Гесса больше пяти лет. Не могу сказать, что мы были друзьями. Однако я привык к этому старику, в общем, жил с ним ежедневно по много часов. Кстати, я не был единственным санитаром. К нему приходили врачи, а когда меня не было в тюрьме, там находился другой санитар.

В разговор вмешался Берд.

— Гесс называл его личным санитаром, вы должны понимать, что в устах вечного пленника — так мы называли его — это было наивысшим проявлением признательности и доверия.

— Это так. У нас сложились, правда, непростые отношения, извините, должен сказать. Он иногда замыкался и неделями молчал. Потом говорил без остановки, даже не глядя на меня. Может быть, он доверял мне, потому что я не немец? Он знал мое происхождение, а, как вы знаете, с Тунисом и Египтом его связывало очень многое.

Роман хотел бы уже приступить к конкретному разговору. Рассуждения о том, почему Гесс так хорошо относился к санитару, интересны, но ничего не добавляли к рассказу директора тюрьмы.

Абдулла ощутил настроение журналиста и сразу стал конкретен.

— Вы наверняка читали сообщение прессы? Во всех сообщениях указано, что Гесс повесился на шнуре от электролампы. Такая лампа действительно была в помещении садового домика. Этот домик обставлял ему я, лампа — это тоже моя инициатива. Ее дали ему, когда я увидел, как ему тяжело с глазами — они слезились, были вечно воспалены, но очки он не носил принципиально. Вернее, носил, но очень редко, когда думал, что его никто не видит. Там были еще небольшой деревянный стол, стул, электрическая лампа, на стене — лунная карта. Больше ничего в домике не было. Так вот что я вам скажу. Не мог Гесс повеситься на этом шнуре. Когда я вбежал в домик, Гесс лежал на полу. Но шнур торчал в розетке, точно так же, как это было всегда. Там не было никакого другого шнура, никакой второй лампы. Лампа стояла там, где она всегда и была.

Роман сидел молча, не показывая никакой реакции. Он понимал, что эта деталь начисто разрушает официальную версию о самоубийстве Гесса. Однако рассказанного ему было мало для новой версии этой смерти. Поэтому Роман решил задать пару наводящих вопросов.

— Вы утверждаете, что шнур торчал в розетке. Может ли это быть так? Вы делаете массаж сердца и в это время рассматриваете, где торчит шнур лампы? Не очень правдоподобно… Нет, нет, я верю, — кивнул Роман в сторону санитара, заметив его недовольную гримасу, — может быть, вы не обратили внимания? Не было никакого шнура в розетке, а только ваша фантазия?

— Я не обижаюсь. Вы не первый, кто такие вопросы задает. Нет, шнур торчал в розетке — это я помню точно. И не мог Гесс завязать на шее шнур, даже если бы оторвал его от лампы. Дело в том, что Гесс был глубокий старик, последние лет двадцать он ужасно страдал от тяжелого артрита. Завязать узел на собственной шее кабелем? Да он не мог физически! Когда он одевался, мы застегивали ему пуговицы на пальто. Мы завязывали шнурки на его ботинках. Его руки, его пальцы ему давным-давно не подчинялись, он не мог сам ничего делать. Я не врач, но санитар и могу точно сказать, что Гесс не мог повеситься физически. Оторвать шнур от электролампы, обрезать, обвязать вокруг собственной шеи, другим концом привязать к ручке окна и повеситься в сидячей позе? Чушь и ерунда. Поверить в это могли только идиоты, которые не знали Гесса, не видели его, не были в этом садовом домике, а пишут всякую чушь. Кватч![2]

Берд поддакнул:

— Помните, Абдулла сделал прямо там, где нашли тело, набросок места гибели Гесса? На нем все четко нарисовано — положение тела, мебели, другая обстановка. Посмотрите, где шнур на эскизе — он торчит в розетке!

Роман слушал все еще недоверчиво. История с артритом и шнуром звучала очень правдиво, но этого все еще было мало. Берд понимал, что Роман не очень доверяет санитару, и решил вмешаться.

— Что вы делаете на выходных? — спросил он Романа.

— Да ничего особенного.

— Тогда у меня есть к вам предложение — мы поедем в Мюнхен.

— В Мюнхен? Зачем?

— Я дам вам уникальную возможность… Вы сможете прочитать предсмертную записку Рудольфа Гесса. Я думаю, это убедит вас в том, что он был убит.

— Есть неизвестная записка Гесса? И вы можете мне ее показать?

— Почему неизвестная? Очень даже известная, но не всем. Она у Вольфа-Рюдигера, сына Рудольфа Гесса. Он живет в Мюнхене, мы едем туда.