Герой по принуждению - [3]

До этого утра Михалыч ни разу не жаловался на сердечные приступы и в первое мгновение удивился, считая, что он должен был, вроде бы, испытывать боль, но это была не боль. Он попытался сделать еще один вдох, но его легкие снова не получили воздуха. В глазах у него потемнело и он напрягся, в ожидании мучительной боли уже в легких, думая о том, что придет скорее, она или беспамятство. Медленно погружаясь в черноту, Михалыч почему-то тоскливо подумал: "Черт, вот ведь, не везет-то как". Так и не почувствовав боли, он провалился во что-то бесформенное и холодное и последним его ощущением было неудобство, возникшее оттого, что он так и не успел поставить на стол чашечку с кофе и теперь она выпадет из ослабевшей руки и непременно зальет новый ковер. То, что выпавшая из его руки горящая сигарета может привести к пожару, его почему-то никак не испугало.

Сознание вернулось к Михалычу намного быстрее, чем он терял его. Без боли, без неприятных ощущений. Единственным ощущением было осознание того, что его снова включили, как будто завели поротом ключа мотор машины или зажгли электрическую лампочку, щелкнув выключателем. Сердце вновь билось ровно, а в легкие поступал с каждым вздохом воздух, хотя и с запахом ментолового дыма, но все же достаточно свежий, чтобы быть пригодным для дыхания. Даже опустевшая на треть чашечка кофе и та, к его полному удивлению, не выпала у него из руки.

Недоуменно взглянув сначала на потухшую сигарету, на которой искривился длинный хвостик пепла, затем на экран монитора, Михалыч с удивлением отметил, что прошло целых семнадцать минут. Таймер показывал уже шесть часов двадцать девять минут. Осторожно стряхнув пепел и положив потухшую сигарету в пепельницу, он, почему-то с опаской, осторожно понюхал кофе и огорошено пробормотал вполголоса:

— Все, Шурик, или ты бросаешь курить всякую гадость, или не будешь варить такой крепкий кофе…

От размышления, что выбрать для немедленной ликвидации, кофе или дрянные, прогорклые сигареты, Михалыча отвлек звонок в дверь, от которого он немедленно пришел в бешенство. Уж больно узнаваемым был этот звонок, точнее целая серия звонков: один короткий, другой длиннее и еще два коротких подряд. Залпом выпив остывший кофе, он встал и решительными шагами направился к двери, хмуро бормоча себе под нос угрозы:

— Ну, Олежек, если это ты приперся, то держись! Вот тут тебе и копец. Ты знаешь, где ты сейчас должен быть? Правильно, змей холодный, на вокзале!

Открыв дверь Михалыч вышел в длинный, просторный коридор, почти полностью заставленный мебелью потому, что сосед уже полгода делал ремонт в своей квартире. В коридоре было темно, как в пещере. Кто-то из соседей, обуреваемый приступами жадности, постоянно свинчивал лампочку. Ловко обогнув все препятствия и не опрокинув ни одного из пустых ведер, выставленных в коридор додельником-соседом, он подошел к двери и зло зашипел, открывая замок:

— Олег, если это ты, то даже не мылься заходить, у тебя до отхода поезда осталось всего сорок пять минут! Учти, я тебя не повезу, у меня вчера аккумулятор сдох и я, на этом морозе, часа четыре заводиться буду, если кто-нибудь не даст прикурить или тебе придется толкать меня два квартала, если не больше.

Из-за двери в самом деле до него донесся знакомый, веселый и чуть надтреснутый баритон:

— Послушай, Санёк, да, не бесись ты так, это действительно я, но я все-таки зайду к тебе. Не бойся, на поезд я не опоздаю, потому что решил лететь в Ставрополь самолетом и не вздумай, ради Бога, костерить меня на своих турецких наречиях, тут со мной дама. Давай, открывай скорее, чего возишься!

От такого неожиданного заявления у Михалыча соскользнула и громко лязгнула металлом по металлу, верхняя, самая хитрая защелка дверных запоров. Едва удержавшись от того, чтобы витиевато матюгнуться, помянув недобрым словом всех близких родственников тех мастеров, которые придумали такую систему запоров, а заодно и их самих заодно, он терпеливо начал всю процедуру сначала и, наконец, отпер дверь.

На лестничной клетке тоже было темно, но его глаза уже привыкли к полумраку, к тому же из приоткрытой двери его квартиры пробивался слабый лучик света. Именно поэтому Михалыч и увидел, что это действительно был его друг Олег Михайлович Кораблев и что он действительно был не один. Рядом с ним стояла девушка высокого роста, от которой интригующе пахло дорогими, изысканными духами. Распахнув дверь настежь, он, освобождая проход, предупредительно отодвинулся в сторону и вежливо поздоровался с незнакомкой:

— Доброе утро, сударыня, прошу вас, проходите, пожалуйста. Олег, ты хорошо ориентируешься в этом кносском лабиринте, проводи пожалуйста свою даму в квартиру, а я пока что закрою эту беду железную. Простите меня сударыня, у нас здесь очень неудобная дверь и сварливые соседи, которые очень громко ругаются, когда она остается открытой.

В ответ Михалыч услышал довольно странные для Москвы слова, произнесенные таким удивительным, грудным и глубоким контральто, полным какого-то напряжения и странного томления, что сердце у него снова ёкнуло и скакануло, словно перепуганный заяц: