Герой дня - [6]
В роте Муле передал Рудату мясные консервы, которые, в свою очередь, получил от Цимера. Цимер велел ему следить за Рудатом, но Муле предпочел иначе распорядиться своим временем: пошел и выменял на солонину комплект офицерского белья. Кстати, он проворачивал операцию с этим комплектом уже в третий раз, ибо обыкновенно вручал белье по совершении сделки, а в тот самый момент появлялся его дружок и «реквизировал» как белье, так и солонину.
Войдя в блиндаж, Рудат заметил, что в его вещах кто-то рылся. Ему не удалось выяснить, кто это был, потому что Цимер услал весь взвод на подготовку запасных пулеметных гнезд. Военный идиотизм. Солдаты ворчали. Пёттер пока не вернулся. Рудат заглянул во вторую роту к ефрейтору медслужбы, рыхлому, невероятно разожравшемуся студенту-теологу по имени Вольциг. В обмен на тушенку Вольциг одолжил ему полдюжины икон, которые копил, чтобы во время отпуска продать антикварному магазину.
– Унизительно ничтожные деловые возможности предоставляет война в России тем, кому приходится ее выдерживать, - заметул Вольциг. - Просто жуть, если учитывать риск.
Рудат сложил иконы в ящик из-под боеприпасов и спрятал под нарами, снабдив перечнем. Потом, чтобы отмотаться от рытья окопов, сходил за довольствием для себя и для Пёттера и принес селедочные фрикадельки, белый хлеб, свиную тушенку, сигареты и пол-литра водки на каждого. Впервые с тех пор, как они тут обосновались. К чему бы это? Он поел фрикаделек, выпил лодки, залег на нары, устроив из одеяла занавеску, и спал, пока дверь блиндажа не распахнулась и унтер-офицер Цимер не гаркнул:
– Смирно!
Вошел обер-лейтенант Вилле. Рудат отрапортовал.
– Вы правда собираете иконы, Рудат?
– Так точно, господин обер-лейтенант.
– Любопытно. Искусство на передовой. Такое встретишь лишь среди немецких солдат. Можно взглянуть на вашу коллекцию? - Обер-лейтенант улыбнулся. Цимер тоже расплылся в ухмылке.
– Так точно, господин обер-лейтенант. - Рудат достал ящик и извлек оттуда иконы вкупе с перечнем. - Я не знал, что господин обер-лейтенант интересуется византийской церковной живописью.
Цимер так и выкатил глаза.
– Разрешите доложить, господин обер-лейтенант, раньше ящика тут не было! - пролаял он, вытянувшись по стойке «смирно».
– Я вас не спрашивал, унтер-офицер! И полагаю, впредь тоже буду спрашивать не часто! Мы на фронте! А не в тыловой казарме!… Откройте дверь!
– Слушаюсь, господин обер-лейтенант! - тявкнул Цимер. - Слушаюсь!
Рудат собрал иконы и приветливо посмотрел на Цимера.
– Это тебе даром не пройдет, - прошипел унтер-офицер. - Пауль Цимер тебе этого не забудет.
– Чего? - лениво протянул Рудат. [57]
– Придержи язык! Захлопни свою вонючую пасть! Шагом марш на окопы! Шагом марш!
Но тут прогремел залп четырех минометов, и через несколько секунд на тот участок, где Цимер приказал рыть пулеметные гнезда, обрушилось сотни две мин. Блиндаж сотрясался от разрывов, все повалились на пол. Дверь сорвалась с петель, вход засыпало. При каждом вздохе в нос набивалась густая пыль. Когда взрывы стихли, послышались крики. В блиндаж вполз обер-ефрейтор Пёттер, сгреб Цимера за френч и зарычал:
– Кто послал ребят рыть укрепления? Ты? Ты? Ты?
Он швырнул Цимера на нары, опять рванул на себя, двинул ногой в пах и колотил об пол до тех пор, пока Рудат не оттащил его. Цимер, бледный и растерянный, бросился к выходу.
– Ты мне за это головой поплатишься, - с порога процедил он.
– Вон отсюда! - ревел Пёттер. - Вон!
Едва Цимер исчез, солдаты на плащ-палатках втащили в блиндаж два окровавленных тела. Одного вообще нельзя было узнать: ему раскроило череп и передняя половина лицом вниз лежала на груди.
– Кто это? - спросил Рудат.
– Вумме.
– За каким дьяволом вы все это сюда приволокли? - рявкнул Пёттер. - Малер, пойдешь вместо Вумме к пулемету.
– Тогда его порция тоже моя, - объявил Малер и, придвинув доску с тушенкой, перед уходом намазал себе несколько бутербродов.
Ночь была ясная и тихая. Над Рыльском вставала луна. Выйдя на улицу, Рудат беспокойно покосился на нее. Он думал о Тане и о низкорослом человеке в никелевых очках, похожем на деревенского учителя-пчеловода. Спал он тревожно.
Неудачи этого дня совершенно подкосили унтер-офицера Цимера. Выбривая лоб, он с необычайной отчетливостью ощутил, что здесь дело идет о жизни или смерти, о победе или поражении. Из круглого бритвенного зеркальца на него смотрел мученик с окровавленной бровью, с осунувшимся от боли лицом, ибо в паху вздулся солидный желвак. Мученик служения благородному солдатскому долгу, отринутый всеми, даже начальством, непризнанный, униженный, но не сломленный. Он твердо решил покончить с вонючей пакостью вроде Рудата и Пёттера, и вообще, пора навести порядок: от взвода за версту несет антисолдатским духом, чего стоят хотя бы все эти шарфы, которые рядовые носят вместо подворотничков. «Ну, времена! - думал Цимер. -Кадровый германский унтер-офицер вынужден утаивать от командира батальона преступление, жертвой которого он стал, утаивать только потому, что у него нет свидетелей. Не война, а паршивая авантюра! Вот они, причины сталинградского поражения! Неудивительно, что мировое еврейство поднимает голову. Но ничего, я вас, голубчики, отправлю в штрафную роту!»
Алексей Николаевич Леонтьев родился в 1927 году в Москве. В годы войны работал в совхозе, учился в авиационном техникуме, затем в авиационном институте. В 1947 году поступил на сценарный факультет ВГИК'а. По окончании института работает сценаристом в кино, на радио и телевидении. По сценариям А. Леонтьева поставлены художественные фильмы «Бессмертная песня» (1958 г.), «Дорога уходит вдаль» (1960 г.) и «713-й просит посадку» (1962 г.). В основе повести «Белая земля» лежат подлинные события, произошедшие в Арктике во время второй мировой войны. Художник Н.
Эта повесть результат литературной обработки дневников бывших военнопленных А. А. Нуринова и Ульяновского переживших «Ад и Израиль» польских лагерей для военнопленных времен гражданской войны.
Владимир Борисович Карпов (1912–1977) — известный белорусский писатель. Его романы «Немиги кровавые берега», «За годом год», «Весенние ливни», «Сотая молодость» хорошо известны советским читателям, неоднократно издавались на родном языке, на русском и других языках народов СССР, а также в странах народной демократии. Главные темы писателя — борьба белорусских подпольщиков и партизан с гитлеровскими захватчиками и восстановление почти полностью разрушенного фашистами Минска. Белорусским подпольщикам и партизанам посвящена и последняя книга писателя «Признание в ненависти и любви». Рассказывая о судьбах партизан и подпольщиков, вместе с которыми он сражался в годы Великой Отечественной войны, автор показывает их беспримерные подвиги в борьбе за свободу и счастье народа, показывает, как мужали, духовно крепли они в годы тяжелых испытаний.
Рассказ о молодых бойцах, не участвовавших в сражениях, второй рассказ о молодом немце, находившимся в плену, третий рассказ о жителях деревни, помогавших провизией солдатам.
До сих пор всё, что русский читатель знал о трагедии тысяч эльзасцев, насильственно призванных в немецкую армию во время Второй мировой войны, — это статья Ильи Эренбурга «Голос Эльзаса», опубликованная в «Правде» 10 июня 1943 года. Именно после этой статьи судьба французских военнопленных изменилась в лучшую сторону, а некоторой части из них удалось оказаться во французской Африке, в ряду сражавшихся там с немцами войск генерала де Голля. Но до того — мучительная служба в ненавистном вермахте, отчаянные попытки дезертировать и сдаться в советский плен, долгие месяцы пребывания в лагере под Тамбовом.
Ященко Николай Тихонович (1906-1987) - известный забайкальский писатель, талантливый прозаик и публицист. Он родился на станции Хилок в семье рабочего-железнодорожника. В марте 1922 г. вступил в комсомол, работал разносчиком газет, пионерским вожатым, культпропагандистом, секретарем ячейки РКСМ. В 1925 г. он - секретарь губернской детской газеты “Внучата Ильича". Затем трудился в ряде газет Забайкалья и Восточной Сибири. В 1933-1942 годах работал в газете забайкальских железнодорожников “Отпор", где показал себя способным фельетонистом, оперативно откликающимся на злобу дня, высмеивающим косность, бюрократизм, все то, что мешало социалистическому строительству.