Герой дня - [3]

Шрифт
Интервал

Познакомились они две недели назад, когда какой-то пьяный ефрейтор учинил в прихожей дебош, пальнув в кошку и разбив три лампочки, так как ему, видите ли, не открыли дверь и тем самым нанесли оскорбление. Когда Рудат вмешался, ефрейтор поспешил раз десять заверить его, что он самый смирный человек на свете и поэтому не терпит грубостей и бесчестия. Девчонки в это время отсиживались на чердаке. Старшая чуточку смахивала на японку, только была покруглее. Она во все глаза смотрела на Рудата, а Рудат - на нее. На секунду у него даже мелькнула мысль о любви с первого взгляда, но потом он сообразил, что девчонка просто боится. Тогда он повесил автомат на вешалку и сказал по-русски: «Все дерьмо». Она засмеялась. А он добавил: «Гитлер ж…». Девушка опять засмеялась, и с тех пор Рудат стал туда захаживать. Таня - так звали девушку - знала всего несколько слов по-немецки, а Рудат столько же по-русски. Они нравились друг другу, и по ночам Рудат иной раз воображал, какая у нее грудь. Но он никогда не бывал с нею наедине… Размышляя о Тане, Рудат отсыпал половину сахариновых таблеток в подарок Башаровым.


* * *

– Кого я вижу! Рудат1 Спец по нужникам! Неужто до сих пор тебя земля носит?!

Рудат узнал Цимера, но продолжал невозмутимо копаться в посылке.

– Тут что же, мода такая - не вставать, когда с тобой говорит начальник? - елейно сказал Цимер. - Встать! Шапку долой! Ишь патлы распустил, как шлюха в ванне!

Цимер подходил все ближе. Рудат поднял глаза. Заметил прямо у него за спиной, на уровне бычьего затылка, изображение «Крестьянской Венеры» и почему-то вспомнил, как однажды утром со злости плюнул Цимеру в чашку, когда тот в четвертый раз погнал его за кофе - кофе, видите ли, был то слишком холодный, то слишком жидкий, то слишком горячий.

Цимер извлек из нагрудного кармана складные ножнички, которыми обыкновенно кромсал новобранцам вихры. Рудат по-прежнему сидел с посылкой на коленях. На секунду Цимер опешил. Потом потянулся к Рудатовой шапке, но тут… солдат рванул его к земле да еще двинул кулаком в зубы. Послышался тонкий свист, и на глазах у старшего рядового Рудата «Крестьянская Венера» лишилась левой груди. Цимер лежал на спине, верхняя губа разбита в кровь, рот приоткрылся, обнажая короткие сероватые резцы и золотую коронку. Ноги дергались, как у лягушки под током. Наконец он поднялся и заорал, даже не успев перевести дух:

– Я вас под суд отдам! Там мигом спесь собьют! Нападение на командира!

– Ошибаетесь, - сказал Рудат. - Я вас от смерти спас. Снайперы. - И показал рукой на безгрудую литографию. - Ваши ножницы. - Носком сапога он подвинул их к Цимеру.

– Поднять ножницы! Поднять! [52]

– Какие ножницы? - спросил Рудат.

– Придержите язык, вы, вошь недобитая! И нечего ухмыляться, точно медовый пряник!

– Я не смеюсь, - сказал Рудат. - Просто у меня парализована щека, еще с первой здешней зимы. Это вам не Мазурские болота.

– Лечь! Ах ты погань! Висельник! Лечь! Лечь! Лечь!

Рудат с любопытством разглядывал физиономию Цимера. Обрюзгшие щеки, молочно-голубые глаза, беспокойно шныряющие в жировых мешочках, орущий рыбий рот, большие мясистые уши, которые при каждой команде двигались то вверх, то вниз, бледнели, набухали. Рудат соображал, где он мог видеть похожую морду, и наконец вспомнил. В концлагере Дюрргой под Бреслау{3} весной 1933 года, когда одиннадцатилетним мальчонкой ездил навестить отца.

В белой матроске, держась за руку матери, он стоял возле железных ворот, горло забито пылью, потный, стиснутый со всех сторон женщинами и детьми, которые пытались высмотреть мужей, братьев, отцов среди бритых наголо узников в полосатых робах и деревянных башмаках, тройками бегущих по шлаку вокруг блока и распевающих, что на лугу цветет крохотный цветик под названием вереск. Порой кого-нибудь из них выкликали, и он мчался к воротам, к шефу отделения СА… Внезапно мать сказала: «Отец» и позвала: «Гарри! Гарри!», а он никак не мог понять, что человек с яйцеобразным черепом, без очков, с разбитым носом - его отец, пока не услышал голос изможденного узника, который сосредоточенно тянулся в струнку перед опухшим от пива штурмовиком и докладывал, стащив с головы полосатую шапчонку… голова сплошь в струпьях от бритвы… Штурмовик благосклонно вопрошал: «Хочешь посещения?», а заключенный отвечал: «Никак нет, господин отделенный!» - «А почему не хочешь?» -«Не заслужил, господин отделенный!» - «Почему же не заслужил?» - «Я письменно и устно порочил немецкую женщину, немецкую семью и мораль. Следовательно, на посещения не претендую, господин отделенный!» А близорукие глаза искали между тем бледное как мел женское лицо в обрамлении коротких волос и мальчугана в белой матроске, который даже идти не мог, когда мать потащила его прочь. На обратном пути в поезде она купила ему полфунта клубники, он съел ягоды, а потом его вырвало прямо на матроску, когда проводник выкликал остановки: Пристам, Грос-Вилькау, Нимпч, Бад Дирсдорф, Гнаденфрай… И сейчас, спустя десять лет, хватающая ртом воздух, багровая морда унтер-офицера Цимера живо напомнила Рудату того штурмовика.

– Лечь! Я вам приказываю! Вы что, отказываетесь подчиняться?


Рекомендуем почитать
Белая земля. Повесть

Алексей Николаевич Леонтьев родился в 1927 году в Москве. В годы войны работал в совхозе, учился в авиационном техникуме, затем в авиационном институте. В 1947 году поступил на сценарный факультет ВГИК'а. По окончании института работает сценаристом в кино, на радио и телевидении. По сценариям А. Леонтьева поставлены художественные фильмы «Бессмертная песня» (1958 г.), «Дорога уходит вдаль» (1960 г.) и «713-й просит посадку» (1962 г.).  В основе повести «Белая земля» лежат подлинные события, произошедшие в Арктике во время второй мировой войны. Художник Н.


В плену у белополяков

Эта повесть результат литературной обработки дневников бывших военнопленных А. А. Нуринова и Ульяновского переживших «Ад и Израиль» польских лагерей для военнопленных времен гражданской войны.


Признание в ненависти и любви

Владимир Борисович Карпов (1912–1977) — известный белорусский писатель. Его романы «Немиги кровавые берега», «За годом год», «Весенние ливни», «Сотая молодость» хорошо известны советским читателям, неоднократно издавались на родном языке, на русском и других языках народов СССР, а также в странах народной демократии. Главные темы писателя — борьба белорусских подпольщиков и партизан с гитлеровскими захватчиками и восстановление почти полностью разрушенного фашистами Минска. Белорусским подпольщикам и партизанам посвящена и последняя книга писателя «Признание в ненависти и любви». Рассказывая о судьбах партизан и подпольщиков, вместе с которыми он сражался в годы Великой Отечественной войны, автор показывает их беспримерные подвиги в борьбе за свободу и счастье народа, показывает, как мужали, духовно крепли они в годы тяжелых испытаний.


Героические рассказы

Рассказ о молодых бойцах, не участвовавших в сражениях, второй рассказ о молодом немце, находившимся в плену, третий рассказ о жителях деревни, помогавших провизией солдатам.


Тамбов. Хроника плена. Воспоминания

До сих пор всё, что русский читатель знал о трагедии тысяч эльзасцев, насильственно призванных в немецкую армию во время Второй мировой войны, — это статья Ильи Эренбурга «Голос Эльзаса», опубликованная в «Правде» 10 июня 1943 года. Именно после этой статьи судьба французских военнопленных изменилась в лучшую сторону, а некоторой части из них удалось оказаться во французской Африке, в ряду сражавшихся там с немцами войск генерала де Голля. Но до того — мучительная служба в ненавистном вермахте, отчаянные попытки дезертировать и сдаться в советский плен, долгие месяцы пребывания в лагере под Тамбовом.


С отцами вместе

Ященко Николай Тихонович (1906-1987) - известный забайкальский писатель, талантливый прозаик и публицист. Он родился на станции Хилок в семье рабочего-железнодорожника. В марте 1922 г. вступил в комсомол, работал разносчиком газет, пионерским вожатым, культпропагандистом, секретарем ячейки РКСМ. В 1925 г. он - секретарь губернской детской газеты “Внучата Ильича". Затем трудился в ряде газет Забайкалья и Восточной Сибири. В 1933-1942 годах работал в газете забайкальских железнодорожников “Отпор", где показал себя способным фельетонистом, оперативно откликающимся на злобу дня, высмеивающим косность, бюрократизм, все то, что мешало социалистическому строительству.