Герой дня - [25]
– Все в ажуре, - успокоил он Рудата, который бросился ему навстречу.
– В овраге эсэсовцы, - торопливо сказал Рудат. - Машины три, не меньше. Я им живым не дамся.
Он открыл затвор пулемета и вставил новую ленту.
– Фиг они нас поймают, - сказал Пёттер. При их-то неповоротливости. Пошли.
Эсэсовцы явились сюда наверняка не ради них. Минут пять в запасе еще есть, можно отыскать другой выход или хотя бы приличное укрытие, прежде чем каратели доберутся сюда.
Пёттер потащил Рудата через неведомые коридоры и пещеры, через бессмысленный лабиринт, который почему-то все равно уходил вверх. Его не оставляло чувство, что там есть выход - кусты, кроличьи норы, птицы… Именно кусты, кроличьи норы и птицы того песчаного карьера, где он играл мальчишкой, давали ему эту уверенность.
Как бы то ни было, надо отсюда выбираться.
Наконец они очутились в низенькой полуобвалившейся пещере. Ощупали потолок - корни, стена - сплошь крупные булыжники, точно скрепленные раствором. Значит, поверхность совсем близко. Лежа на спине, они начали штыками рыть землю. И тут услышали над головой шаги. По-видимому, разведпатруль. Затаились, выжидая, пока он уйдет. Снова начали копать - снова шаги, и лабиринт внизу тоже ожил. Отдаленные шорохи, голоса, которые то будто приближались, то опять удалялись, поспешные шаги над головой - и на несколько секунд полная тишина.
– Я им живым не дамся, - повторил Рудат.
– Слушай, ты можешь заткнуться, а?
Пёттер долбил каменную стенку, но та не поддавалась. Выковыривал булыжники и запихивал их в лаз, по которому они сюда попали, замуровывая себя и Рудата, точно в могиле. Воздух наполнился пылью, и вскоре от недостатка кислорода оба прерывисто задышали. Легкие и бронхи жгло огнем, словно они хватили перцу. Шорохи внизу слились в отдаленный гул, а они прикидывали, через сколько минут задохнутся - через двадцать или через тридцать, если в промежутках между приступами кашля будут дышать неглубоко и спокойно.
Рудат вспомнил, как однажды читал, что перед лицом смерти и в отчаянии человек взывает к богу, и подумал, что это затасканный вздор для душещипательной писанины, - сам-то он не взывал ни к чему. Он обливался холодным потом, ледяные струйки текли по телу, а дышать становилось все труднее. Он заставлял себя думать о тех трех-четырех людях, которые погорюют о нем с месяц-другой, но в сознании неотступно билось, что умирает он ни за что и двадцать два года жизни прошли впустую. А еще что-то в затуманенном, жаждущем кислорода мозгу твердило, что его обманом лишили этих двадцати двух лет и что он не позволит украсть у себя и что остальное, что он хочет жить и должен что-нибудь сделать. Он опять зашелся кашлем и рванул ворот френча. Перевернулся на живот, чтобы выплюнуть поднимавшуюся из легких жижу, может быть кровь, и инстинктивно схватился за пулемет. Судя по звуку, Пёттер снова у булыжной стены, методично пинает ее ногами. Рехнулся он, что ли? Рудат подполз к нему, хотел оттащить, но вдруг стена действительно подалась, и в образовавшийся пролом хлынул воздух, почему-то пахнувший антисептиком. Они орудовали штыками, расширяя дыру, чтобы можно было в нее протиснуться. Копали осторожно, стараясь не шуметь. Один раз пришлось остановиться: кто-то был вблизи забитого камнями хода. Казалось, огромный зверь вынюхивает след, [88] и Рудат подумал, что это, наверно, Цимер шныряет в лабиринте и, по обыкновению, сморкается пальцами.
– Черта лысого они нас нынче возьмут, - сказал Пёттер; он отдал Рудату катушку с проволокой, протиснулся в проем и по проволоке спустился вниз. Неглубоко, метра два с половиной - три. Рудат сбросил ему вещмешок. -Я тебя поддержу за ноги. Вылезай! - скомандовал Пёттер.
Из-за громоздкого пулемета Рудат замешкался и, болтая ногами в воздухе, никак не мог достать Пёттеровы руки.
– Отойди, я спрыгну. Отойди!
Очутившись на утрамбованной площадке, он в темноте поискал глазами Пёттера. Нет его, наверно, пошел дальше. Рудат отвязал пулемет и только через несколько шагов сообразил, что находится в сравнительно широком коридоре, который плавной дугой уходил вниз. В самом деле попахивало антисептиком - не то карболкой, а может быть, просто мочой. Нога наткнулась на что-то мягкое. Должно быть, Пёттеров вещмешок. Рудат наклонился и понял: мертвец. Хотел окликнуть Пёттера, сказать ему, как вдруг чьи-то руки стиснули горло. Падая навзничь, он увлек за собой противника, но тот не ослабил хватку. Вырываясь, Рудат отчаянным усилием вскинул голову и попал нападавшему в лицо, ударил раз, другой… Выходит, эсэсовские головорезы все-таки подкараулили их и ухлопали Пёттера, только он, Рудат, живым не дастся. Руки его шарили по земле - где-то здесь должен быть пулемет. Ага, вот он! Заметив, что противник снова метнулся к нему, Рудат дал очередь и бросился назад по коридору. Налетел на какую-то дверь, услышал за спиной топот и выстрелил еще раз. Налег на дверь, высадил ее и покатился вниз с четырех - пятиметрового травянистого откоса, судорожно сжимая пулемет и думая только об одном: эсэсовцам он живьем не дастся. Потом услышал рев моторов самоходки, грохот орудийного выстрела и только тут сообразил, что нечаянно попал в одно из разыскиваемых партизанских укрытий, что он, Рудат, навел на него эсэсовцев. Подъехало еще несколько самоходок и бронетранспортеров, взрывники и огнеметчики - народ умелый: за каких-то двадцать минут бункер был вскрыт и сопротивление сломлено. Солнце так палило - хоть яичницу на броне жарь. Заработали огнеметы: пламенный смерч пронесся по коридорам, сметая все на своем пути; а люди - те, у кого еще были силы, обожженные, искалеченные, обезумевшие - пытались уйти от огненных струй, ползли из полузасыпанных нор к выходу, навстречу смерти, под пулеметы эсэсовцев.
Алексей Николаевич Леонтьев родился в 1927 году в Москве. В годы войны работал в совхозе, учился в авиационном техникуме, затем в авиационном институте. В 1947 году поступил на сценарный факультет ВГИК'а. По окончании института работает сценаристом в кино, на радио и телевидении. По сценариям А. Леонтьева поставлены художественные фильмы «Бессмертная песня» (1958 г.), «Дорога уходит вдаль» (1960 г.) и «713-й просит посадку» (1962 г.). В основе повести «Белая земля» лежат подлинные события, произошедшие в Арктике во время второй мировой войны. Художник Н.
Эта повесть результат литературной обработки дневников бывших военнопленных А. А. Нуринова и Ульяновского переживших «Ад и Израиль» польских лагерей для военнопленных времен гражданской войны.
Владимир Борисович Карпов (1912–1977) — известный белорусский писатель. Его романы «Немиги кровавые берега», «За годом год», «Весенние ливни», «Сотая молодость» хорошо известны советским читателям, неоднократно издавались на родном языке, на русском и других языках народов СССР, а также в странах народной демократии. Главные темы писателя — борьба белорусских подпольщиков и партизан с гитлеровскими захватчиками и восстановление почти полностью разрушенного фашистами Минска. Белорусским подпольщикам и партизанам посвящена и последняя книга писателя «Признание в ненависти и любви». Рассказывая о судьбах партизан и подпольщиков, вместе с которыми он сражался в годы Великой Отечественной войны, автор показывает их беспримерные подвиги в борьбе за свободу и счастье народа, показывает, как мужали, духовно крепли они в годы тяжелых испытаний.
Рассказ о молодых бойцах, не участвовавших в сражениях, второй рассказ о молодом немце, находившимся в плену, третий рассказ о жителях деревни, помогавших провизией солдатам.
До сих пор всё, что русский читатель знал о трагедии тысяч эльзасцев, насильственно призванных в немецкую армию во время Второй мировой войны, — это статья Ильи Эренбурга «Голос Эльзаса», опубликованная в «Правде» 10 июня 1943 года. Именно после этой статьи судьба французских военнопленных изменилась в лучшую сторону, а некоторой части из них удалось оказаться во французской Африке, в ряду сражавшихся там с немцами войск генерала де Голля. Но до того — мучительная служба в ненавистном вермахте, отчаянные попытки дезертировать и сдаться в советский плен, долгие месяцы пребывания в лагере под Тамбовом.
Ященко Николай Тихонович (1906-1987) - известный забайкальский писатель, талантливый прозаик и публицист. Он родился на станции Хилок в семье рабочего-железнодорожника. В марте 1922 г. вступил в комсомол, работал разносчиком газет, пионерским вожатым, культпропагандистом, секретарем ячейки РКСМ. В 1925 г. он - секретарь губернской детской газеты “Внучата Ильича". Затем трудился в ряде газет Забайкалья и Восточной Сибири. В 1933-1942 годах работал в газете забайкальских железнодорожников “Отпор", где показал себя способным фельетонистом, оперативно откликающимся на злобу дня, высмеивающим косность, бюрократизм, все то, что мешало социалистическому строительству.