Герой Бродвея - [5]

С улиц исчезла автомобильная мелочь — «Лады», «Тойоты», «Форды» — простым людям было запрещено иметь машины. Лишь изредка бесшумно проносились новейшие черные «Волги» волчар — воплощение технического прогресса и совершенства.

— Пожалуй, здесь у нас меньше шансов попасть под машину, чем в Нью-Йорке, — пошутил Норман. Но его шутка не была принята.

— Я не знаю, что ты сделаешь, Майк, — Аня взглянула на детектива с доверчивостью ребенка, смотрящего на Санта-Клауса, — но если все, что я читала о тебе в триллерах Вилли Конна, правда, к вечеру ты найдешь пропавшего агента.

В сиянии прекрасных глаз мелькнуло розовое облачко надежды, и Норман с веселой отвагой канатоходца решил пройти по проволоке самоутверждения.

— Я сделаю это не для России и не для Америки, а для тебя одной, Энн. Для профессионала моего класса это — раз плюнуть, — сказал Майк, дерзко искушая судьбу.

— Глупый, — Аня шутливо потрепала его по волосам и ледяная стена разницы возрастов, растаяв, тонкой струйкой стекла к их ногам. Так порой искренний порыв сближает больше, чем годы терпеливого ухаживания.

К вечеру Майк действительно вернулся на конспиративную квартиру русских повстанцев со сдержанной улыбкой победителя.

— Энн, агент упрятан в Михайловский замок, — как о чем-то само собой разумеющемся сказал он.

— О, Майк! — Аня повисла на шее Нормана, осыпая его звонкими колокольчиками поцелуев.

— Энн! — Теряя голову Майк целовал глаза, губки и миленькие щечки Ани.

— Майк! Я полюбила тебя задолго до нашей встречи, читая триллеры Вилли Конна. Я восхищалась твоим благородством и мужеством, утонченностью души. Я собирала твои фотографии из газет. Я приехала в Штаты с тайной мечтой увидеть тебя. Как ты красив! Неужели ты мой, Майк?!

— Неужели ты моя, Энн?!

Майк взял девушку на руки бережнее, чем берут мотылька, с которого бояться стряхнуть пыльцу, и погрузился с ней в кружева русской перины. А когда в кружевной пене сверкнула голенькая ножка, Норман, прерывисто дыша, коснулся ее губами и замер вдруг, не решаясь совершить святотатство над своей богиней.

— Энн, — прошептал срывающимся голосом Майк, — в этих кружевах ты как Афродита, вышедшая из морской пены! Ты так прекрасна, что у меня слезы наворачиваются на глаза от счастья! Ты так юна, Энн! Я боготворю тебя!

Майк вопросительно поцеловал грудку девушки у самого сердца.

— Да-да! — екнуло сердечко на языке влюбленных. И Майк слился с прекрасной нимфой в одно нежное и трепетное существо.

— Майк, клянусь любить тебя всю жизнь! — Прошептала сотрясаясь конвульсиями страсти Энн…

Когда все было кончено, помрачневший Майк отвернулся от девушки. На его лице появилось разочарование взломщика, вскрывшего пустой сейф.

— Ты так юна и ты не девственна, Энн!

С болью за раздавленного мотылька Норман разжал объятия.

* * *

Михайловский замок величественной громадой возвышался над окрестностями. Воздвигнутый по высочайшему повелению императора Павла Первого, он стал местом его ужасной гибели. Теперь над башнями замка развевался черный флаг с волчьей пастью — здесь была резиденция новых правителей России.

В ночной тиши, неподалеку от замка, кучка русских повстанцев, распустив полы одежды, тесным кругом обступила горелку, не позволяя проблескам огня вырваться наружу. Жадно ловя каждый шорох предательской ночи, они тревожно озирались по сторонам, словно огнепоклонники, скрывающиеся от стражи. А над их головами все увереннее и туже надувалось черное брюхо аэростата.

— Пора, Майк, — Эдуард Соколов, командор русских, положил на плечо Нормана крепкую руку, — любой из нас готов сделать это вместо тебя, но не у любого получится. Эти люди — учителя, журналисты, инженеры, а не воины.

— Однако они соорудили неплохой летательный аппарат.

— Норман пристегнул себя к стропе аэростата. — Эдди, позови Аню и дайте нам попрощаться, — попросил он.

— Энн, — начал неуверенно Майк, — не могу сказать, что у меня никогда не было девственниц, но сейчас я отдал бы их всех за то, чтобы я у тебя был первым. Это не каприз, Энн, это сильнее меня. Даже самая красивая женщина не может дать больше того, что она имеет, и лишь девушка может дать больше…

— Если бы ты любил меня, Майк, ты не говорил бы так, — уязвленное достоинство сверкнуло в глазах Ани.

— Если бы не любил, то мне это было бы все равно, а меня это ранит. Прощай, Энн, и что бы со мной ни случилось, знай, я никого не любил так, как люблю тебя, люблю, несмотря ни на что!

— Прощайте, друзья, — взмахнув рукой, детектив рассек канат, и аэростат рванулся в черное, как судьба России, небо Санкт-Петербурга.

— И когда шлем мой снимут

и кровь потечет по плечу,

Я, умирая, тихо имя

твое прошепчу, —

донеслись до провожающих берущие за душу слова старой каскадерской песни, которую пел Майк.

— Кто дал Норману виски? — пошутил кто-то из русских, но никто не засмеялся, а лишь надменная тишина имперских улиц сдержанно аплодировала детективу.

Оказавшись над крышей замка, Норман бросил якорь-присоску. Аэростат дернулся и застыл в воздухе. По натянутому как струна канату Майк большим черным пауком стремительно скользнул вниз. Ступив на кровлю, он распрямился во весь рост — прекрасный и устрашающий, словно волкодав, ощерившийся для последней схватки. Любовь, ревность, страх и боль — все было отброшено так, как это бывает у каскадеров перед трюком. Осталось только победить или умереть.