Героиня второго плана - [19]

– Кто тебе сказал? – пожала плечами Серафима.

Что Немировский нанял Таисью убирать и готовить, было естественно, но почему-то неприятно.

– Всем известно. Кроме тебя. Иди, иди себе, куда шла.

Не вставая с пола, Тайка толкнула пяткой дверь и захлопнула ее, едва не стукнув Серафиму по лбу.

Да и о чем было говорить? Печаль и горечь, ненадолго отступившие при встрече с Немировским, вернулись в Серафимино сердце снова. Но что же? Там их место, и незачем тешить себя пустой иллюзией, будто это может перемениться.

Глава 10

Мартин предложил встретить Майю в аэропорту, но она отказалась. Из аэропорта в Кельн удобнее добираться на электричке, чем на машине, и чемодан у нее легкий, и в трамвай с ним войти несложно. Она попросила, чтобы Мартин встретил ее на остановке возле дома.

Кроме этих разумных доводов, был и неразумный: сердце у Майи замирало, когда она выходила из Центрального вокзала на площадь и перед ней, как целый мир, устремленный вверх, вырастал Собор. Это ощущение замирающего сердца было сродни волшебной сказке, и она дорожила им, как дорожат детством. Хотя ее детство не имело никакого отношения к Кельну, она и представить не могла, что когда-нибудь увидит этот город.

Майя выкатила из трамвайного вагона чемодан и сразу же оказалась в объятиях Мартина. Он был высокий, широкоплечий, улыбка освещала радостным светом и его лицо, и мир вокруг.

– Май-йа! – Он произнес это с таким счастливым удивлением, будто не мог поверить, что она действительно приедет. – Как хорошо, что ты здесь!

Майе тоже становилось хорошо сразу же, как только она его видела. Она окуналась в море его жизнерадостности, да, именно так. В присутствии Мартина эти слова переставали звучать пошло.

– Мартин, милый, здравствуй! – Майя поцеловала его. – Я тоже рада, что вижу тебя. Как мама? – спросила она.

– Ничего-о. – Он всегда тянул последние гласные в словах. Майя думала даже, что по-немецки положено так разговаривать, но когда изучила язык получше и прислушалась, как говорят вокруг, то поняла, что это лично его речевая особенность, и она сразу стала казаться ей приятной. – Вчера мы ездили в Юнкерсдорф, катались на лошадях, она немного не рассчитала силы.

– Упала с лошади? – встревожилась Майя.

– Нет, почему? Просто каталась немного дольше, чем следовало, и с утра у нее болел позвоночник, – обстоятельно разъяснил Мартин. – Но теперь все уже хорошо, она тебя ждет и приготовила к твоему приезду марципан.

Бетховенский парк, вдоль которого они шли к дому, был приятен глазу; Майя еще раз порадовалась, что отказалась от встречи на машине. В Кельне уже сияла весна, и просторные парковые лужайки были усыпаны первоцветами.

– Наши тюльпаны тоже еще цветут, – сообщил Мартин. – В этом году мы немного раньше вынесли луковицы из подвала, и мама беспокоилась, что к твоему приезду цветов уже не будет. Но все получилось хорошо, ты увидишь.

Да уж, этого невозможно было не увидеть! К своему увлечению тюльпанами Мартин приобщил маму, они вместе выбирали их по каталогу, ездили на выставки в Голландию, чтобы увидеть новые сорта воочию, и результат был налицо. Сиреневые, бледно-лимонные, ярко-оражневые тюльпаны цвели на клумбах под окнами дома – войдя в калитку, Майя обрадовалась им как живым людям.

– В саду, в саду ты увидишь, – улыбнулся и Мартин. – Там гораздо более впечатляющая картина.

Сад Майя увидела через стеклянную стену сразу, как только вошла в дом. Стол уже был сервирован к обеду, на белой кружевной скатерти нежно и тускло поблескивали рядом с тарелками серебряные приборы, горел огонек в фарфоровой штёвхен, на которой стояла стеклянная миска с теплым салатом, блики играли на бокалах для красного вина, похожих на большие мыльные пузыри.

И за всем этим тихим домашним великолепием, как пейзаж на заднем плане картины, сиял весенней красою сад, усыпанный, усеянный, устланный тюльпанами всех цветов, какие только бывают на белом свете.

Мама вошла в столовую из кухни. В открывающемся за стеклянной стеной пейзаже она была похожа на китайскую фарфоровую статуэтку. Каждый раз при взгляде на нее Майя думала: «Если я в маму, то всегда буду стройной и утонченной, даже в старости».

Старой мама, впрочем, не выглядела. Да и какая это теперь старость, семьдесят лет? По европейским меркам, не слишком даже и пожилой возраст.

– Майка, приве-ет! – радостно воскликнула она.

Майя улыбнулась. Мама стала растягивать окончания русских слов так же, как Мартин – немецких.

– Привет, ма. Видишь, самолет не опоздал, – сказала она. – А ты волновалась.

– Конечно, волновалась. – Мама быстро поцеловала Майю. – Менцели придут ровно в шесть, еле успеешь переодеться. А отдохнуть уже не успеешь.

– Я не устала, – заметила Майя. – От чего бы?

– Да, сейчас все привыкли к перелетам, не обращают на это внимания. У Менцелей дочка, представь, работает и в Бонне, и в Берлине. – Мама поставила на стол фарфоровую менажницу, в которой по отдельности были разложены овощи и налиты соусы, чтобы каждый мог сделать себе салат по собственному вкусу. – Возглавляет какой-то серьезный правительственный фонд. Квартира у них с мужем в Берлине, а в Бонне ей снимают дополнительно, от работы. И вот она каждый понедельник утром вылетает из Берлина в Бонн, работает до вечера среды, в четверг чуть свет вылетает обратно в Берлин, еще два дня работает там, выходные проводит с мужем, а в понедельник все заново. Это же ужас какой-то! Как при такой работе можно иметь детей? По-моему, и мужа иметь невозможно, но ей, вот видишь, повезло. Клара Менцель, правда, говорит, дочка всегда была такая – с большими карьерными амбициями. Может быть, она сегодня тоже придет.