Героиня мира - [48]

Словно попугай, я сказала, что прощаю его.

— Если я больше никогда тебя не увижу, — сказал он, — с этим я и умру.

И я вдруг поняла. Он собрался идти в бой и может погибнуть. Я испугалась этой мысли.

— Мельм будет охранять тебя, — сказал он.

Мой союзник и сообщник Мельм, очарованный моей преданностью.

Гурц обнял меня и прижал к себе, затем опустил на землю, пошел прочь, к своему коню, и медленно, неловко забрался в седло.

Он ускакал, а я все стояла под заснеженными деревьями; меня заворожила льдинка, похожая на граненый, покрытый рифлением хрусталь, пронизанный яростным светом солнца.

Лишь треть кронианского войска успела подойти к моменту наступления. Многие батальоны шли через силу, до изнурения. Чаврийцы оказались настроены достаточно агрессивно, и Сынок Медведя, генерал Длант, не пожелал ждать.

Я все не сводила глаз с льдинки, и тут загремели барабаны.

Тогда я вернулась к холмику, где раньше стояли женщины, сбившись в кучку и глядя на проходящих мимо солдат. Очевидно, все полки уже проследовали дальше: женщины ушли. Десять минут ходьбы под гору, и я смогу укрыться в лачуге. Холод подгонял меня.

Мельм отправился на край линии фронта с припасами, которые еще оставались в походной кухне. Однако перед отъездом он заново раздул огонь в жаровне, оказав услугу преданной любовнице своего господина.

Я ни на секунду не сомневалась в успехе предпринятого саз-кронианцами наступления, несмотря на все, что слышала и знала. Ведь они наголову разбили мою страну и мой город. И весь мой мир.

Я сидела и читала книгу, ту самую, в которой не разобрала ни слова, путешествуя в экипаже принцессы. Когда мысли пытались помешать мне, я громко читала заклинание из детства.

Как у нашей яблоньки яблочки зеленые,

Яблочки зеленые, сладкие, как мед

Дай мне немножко яблочек с собой,

Милая яблонька, деревце мое.

Чувство вины и тревоги, воспоминания об убийстве — все это отошло в область кронианского. Подобным вещам нет имени в моем языке.

Как у нашей яблоньки яблочки зеленые.

Обстрел начался уже давно. И как в прежние дни и ночи, во время осады, раскаты этого грома, сплетенные с расстоянием и временем, превратились в колыбельную. Я уснула, побывала в краях сновидений и проснулась, потому что этот грохот перекрыли новые звуки.

Ветер шумел, продираясь сквозь лес, в его голосе звучала безумная нотка. Он то визжал, то рокотал, налетая на стволы деревьев, и эхо множило удары, похожие на раскаты гигантской освободившейся от материальной оболочки пушки.

Солнце поблекло, пропало совсем. Я подошла к двери, чуть-чуть приотворила ее и выглянула.

В тот самый момент, словно намереваясь схватить меня, налетел шквал — я увидела, как склонились перед ним деревья по краям леса, как он сдул с них снег и они выпрямились, черные, с поломанными ветками. Снег на склонах вскипел и помчался вихрем. Я захлопнула дверь прямо перед носом у ветра.

Там, за порогом, остался ландшафт без малейших признаков обитания живых существ. Колдовство какое-то. Войска унесло ветром, все мужчины и женщины, будто призраки, перенеслись в иные края, что лежат среди небес или внутренностей земли. Ару бросили, не взяли с собой.

Огонь погас. Я не могла разжечь его снова: Мельм унес трутницу.

Мимо лачуги проносились ветряные войска, кавалерия под знаменами, стены домика тряслись.

Я заходила по комнате в тревоге. Сколько кошмаров, и все в моем распоряжении. Взрослые страхи и суеверия из детства. Теперь, когда солнце угасло, комната стала темной, как свинец. Может, небо покрылось тучами или уже наступает вечер? А битва при Золи — она прошла незримо. И если бойцы не рассеялись под натиском чар, так что же с ними приключилось?

Мне вдруг сделалась невыносима моя тюрьма. В промежутке между шквалами я выскочила наружу и, пригнувшись к земле, поскальзываясь и скатываясь вниз, принялась одолевать холм. Ветер вернулся и стал мне помогать, он колотил меня по плечам и спине, подталкивая вверх по склону. Я упала лишь дважды, а добравшись до вершины, опустилась на колени, укрывшись под меховой шубой, как в палатке. Стоя в такой позе, я прищурилась и попыталась разглядеть сквозь непроницаемый воздух, где же Золи, его бело-розовые стены и пушки под ними, которые я видела еще совсем недавно.

Теперь на том месте, словно дерево, вздымающее ветви в низко нависшее небо, уходил вверх спиральный столб дыма. Может, они сожгли город или какую-нибудь крупную огневую позицию за ним. По земле тоже стлался дым, но не такой густой. Вдали что-то шевелилось в полусвете, как будто на равнине ветер становился ласковей и колыхал луговые травы, но оказалось, что это лишь ужимки сражения, зыбь из людей и лошадей, флагов и клинков, которые то устремлялись в атаку, то поворачивали, заходя с флангов, то разбегались. Я видела, как пушки играют огнем, будто горный хрусталь, но не расслышала залпов за грохотом и кошачьими воплями ветра.

Тела погибших и умирающих людей усеяли все склоны между мной и городом. Они тоже находились так далеко, что казались лишь рисунком на снегу. Но не могу сказать, чтобы это зрелище, сдавленные стоны или молчаливые страдания подействовали на меня, хотя я вскоре подошла близко. Подобные видения и так уже переполнили мою голову, а судьба всегда щедро оделяла меня досугом, чтобы я смогла над ними поразмыслить.