Герои в красных галстуках - [36]

Голубые небеса над крышей.

Были дни июньские светлы.

Жили у соседского мальчишки —

Голубая радость — шиншиллы.

Приходил он к ним в сарайчик тесный.

И в глазах сияние всегда.

Одержим мечтою был чудесной:

Вдаль водить составы-поезда.

А еще он песню об Орленке

Хоть часами слушать был готов,

И времен гражданской кинопленки,

Превращали в явь картины снов.

…А над миром — когти черных свастик,

И Европа корчится в огне.,

Спать ложась, мы думали о счастье,

А проснулись утром на войне,

Позабыть ли, как сирены выли,

В затемненных улицах Ельца…

Далеко легли дороги Вили

В лютом смерче дыма и свинца.

Фронтовые тягостные будни:

Ночь, как день, и день, глядящий в тьму.

На войне солдату даже трудно.

А мальчишке вовсе б ни к чему.

Разливалась огненная лава

По земле советской дорогой.

Знаю, что, не думая о славе,

Шел разведчик в логово врагов.

В родину и в город свой.

влюбленный,

Нес, как клятву, в сердце слово

«месть»,

Мне теперь назвать его орленком

Выпала нерадостная честь.

По-другому рассказать бы рада

Об орленке людям я была,

Но в кольцо фашистская засада

Юного разведчика взяла…

…Били, жгли горящими свечами,

Рвали в пытке крепко сжатый рот.

Презирая боль, в ответ молчал он.

Под ногами зыбко пол качало.

Падал наискось подвальный свод.

…В наше время,

не в средневековье,

Наяву, не в Дантовом аду,

По дороге, полной слез и крови,

К виселице мальчика ведут.

Безъязыкий рот молчаньем скован,

А во взоре — света торжество.

Захлестнуло петлею пеньковой

Юность нерасцветшую его.

В День Победы багровели стяги.

Гордостью наполнились сердца.

И за недошедших на рейхстаге

Кто-то написал: «Мы — из Ельца!»

А. Гринько Маленький чекист

олько что отгрохотали взрывы. Очередная бомбежка принесла Воронежу новые разрушения и человеческие жертвы. Переждав налет в подвале разрушенного здания, взвод чекистов возобновил движение. Младший лейтенант Арефьев получил задачу занять оборону на улице Степана Разина и прикрыть подступы к Чернавскому мосту. Командир вел бойцов к новому оборонительному рубежу.

Красноармейцы не узнавали знакомых кварталов. К прежним разрушениям прибавились новые. Извилистая тропка, петлявшая между глыбами железобетона и горами щебня, то и дело прерывалась новыми нагромождениями. Там, где нельзя было обойти препятствия, бойцы, помогая друг другу, прокладывали новую тропку.

Так они вышли к небольшому скверику.

На развилке улиц Степана Разина, Цюрупы и Сакко и Ванцетти, чуть ниже Манежной площади, чекисты стали занимать оборону в одном из опустевших каменных домов. В это время они услышали песню. Звонкий мальчишеский голос, видимо, в такт шагам, выговаривал:

Но, пулей вражеской сраженный,

Допеть до конца не успел!

Песня раздалась совсем рядом. Из-за угла соседнего здания вышел мальчик и, увидев людей, оборвал ее. Мальчик был невысокий, худой, в сером пиджаке с чужого плеча. Русые, выгоревшие на солнце волосы вихрами торчали на непокрытой голове. Увидев красноармейцев, мальчик рывком выхватил из кармана штанов гранату-лимонку, строго спросил:

— Кто такие?

— Ершистый! — усмехнулся красноармеец Письменный. — Ты, сынок, убери-ка эту штуковину от беды подальше. Гранатами не играются. А кто мы, видишь сам.

— Многие теперь своими объявляются. Я утром видел, как на улице Карла Маркса свои своих окружили и такую перепалку устроили, что не разбери-поймешь. А потом выяснилось: переодетые фашисты хотели наших побить. Только сами же и полегли трупами. Может, и вы такие «свои»?

Однако мальчик уже понял, что имеет дело действительно со своими, и спрятал лимонку в карман.

— Как зовут? — спросил Арефьев.

— Слава. Фамилия Алексеев.

— Куда же ты идешь, Слава?

— А никуда. С вами буду бить фашистов.

Бойцы окружили мальчика, стали расспрашивать его. Слава недавно окончил семь классов, ему четырнадцать лет. Отец погиб на фронте в первые дни войны. Мать неделю назад попала под бомбежку, сгорела вместе с домом. Слава чудом уцелел, успев укрыться в подвале. С тех пор и скитается по городу.

— Живу сам по себе, — сообщил он.

Бойцы, нахмурив брови, слушали мальчика. Перед ними был один из многих сирот Воронежа. Сколько таких ребят, живших «сами по себе», видели за последние дни бойцы! Многим они помогли эвакуироваться на восток. Но Слава был из тех, кто не желал покидать родного города.

— Я все равно не уйду на левый берег. Разрешите остаться у вас, товарищ младший лейтенант, — обратился он к Арефьеву. — Буду помогать вам подносить патроны, ходить в разведку. Я умею бросать гранаты, стрелять из винтовки.

Арефьев еще не решил, как быть с подростком, когда у Петровского сквера вспыхнула перестрелка.

— По местам! — скомандовал он. Бойцы кинулись к своим позициям. Юркнул куда-то в развалины и Слава.

Перестрелка приближалась. Два бойца, ходившие в разведку, прибежали с докладом:

— Полк оставил Петровский сквер. Бой идет и Первомайском саду и у мединститута. В нашу сторону свернула большая группа немецких автоматчиков.

Новость была неприятной. Командир 233-го полка конвойных войск НКВД майор Д. М. Якубенко лишь на всякий случай выделил взвод Арефьева для прикрытия Чернавского моста. Майор полагал, что в этом направлении будут отходить и другие подразделения. Но теперь получалось так, что полк отступал вдоль проспекта Революции на северную окраину города, а взвод Арефьева оказался отрезанным от главных сил.