Герои Таганрога - [23]

И без того малиновые от мороза уши немецкого капитана покраснели еще больше. Брызжа слюной, он распекал побледневшего начальника полиции.

Солдаты-автоматчики подняли с земли несчастных и сняли с них обрывки веревок.

Длинная фигура Стоянова метнулась к ближайшему дому. Вскоре, припадая на деревянную ногу, он уже бежал к виселице. За ним следовали два полицая. В руках у каждого были новые веревки. Обдавая людей вонючим перегаром солярки, грузовики пятились назад под перекладину.

Прошло более десяти томительных минут, пока гитлеровцы вновь привязали веревки. Все это время приговоренные к смерти, поеживаясь от холода, смотрели на спешные приготовления. Но вот их вновь подтолкнули к табуреткам и заставили подняться на автомашины. Неожиданно тот, которому можно было дать лет тридцать, резко повернулся к толпе и крикнул:

— Прощайте, товарищи! Бейте извергов! Наши уже близко!

Словно в ответ на его призыв, издалека донеслись залпы артиллерийских орудий. Толпа по-прежнему молча взирала на эсэсовцев, которые торопливо набрасывали веревки на шеи своим жертвам.

Николай Морозов еще сильнее стиснул руку Георгия Пазона. Вместе оказались они на базарной площади, вместе явились невольными свидетелями казни советских людей.

— Что ж это делается, Николай Григорьевич! Доколе они будут над людьми издеваться? А мы смотрим и не можем помочь.

— Погоди, Юра. За каждого рассчитаемся. Только дай...

Морозов осекся на полуслове. Грузовики выехали из-под виселицы, и пятеро мужчин повисли на перекладине рядом со своим товарищем. Толпа ахнула.

— Смотри, Юра. Смотри и запоминай. Вон тот высокий, хромой. Видишь? Это Стоянов. Ему первому повестку на тот свет пошлем. А сейчас идем. Наверно, уже выпускают... — Морозов толкнул Пазона плечом и, кивнув головой в сторону выхода, стал протискиваться сквозь плотную стену людей.

* * *

Месяц назад Морозов и Пазон встретились на улице случайно. Пазон был с палкой и сильно хромал. Морозов сразу узнал своего бывшего ученика. Ведь больше года преподавал он историю в том классе, где учился Георгий.

Морозов хотел пройти мимо, боясь, что Пазон его узнает. Но такая простодушная и горячая радость засветилась при виде Морозова в глазах Георгия Пазона, что Николай остановился, презрев все законы конспирации. Он и сам не мог объяснить, почему сделал это, — просто обрадовался, увидев парнишку.

— Николай Григорьевич, здравствуйте! — подошел к нему Пазон. — Неужели это вы? Вот не ожидал... Теперь мы не пропадем.

— Кто это мы? — спросил Николай.

— А у меня тут дружок один есть, Колька Кузнецов. Мы с ним хотим немцам вредить, — прямо и просто сказал ему Пазон. — Только не знаем, с чего начать... Но теперь — раз я вас встретил...

— Доверяешь, значит, мне? — усмехнувшись, спросил Николай.

— А как же? — наивно удивился Пазон. — Если не вам, то кому же?

Глаза его открыто и смело смотрели на Морозова. Да, такому можно верить. Николай чувствовал это всем сердцем.

— Эх, и заводила ты был, Юрка, — ласково сказал ему Николай. — Теперь-то хоть серьезнее стал?

— Будешь серьезнее, когда гитлеровцы кругом. Вот с костылем разделаюсь — и возьмусь за дело. Руки чешутся. Пусть не думают, гады, что мы им покорились.

— Что ж, — сказал ему тогда Николай, — это верно. Кроме своего друга, попробуй найти и других ребят. Но обо мне ни слова. Связь со мной будешь держать сам. Понял? А там мы придумаем что-нибудь дельное.

— Понял, — весело и твердо ответил ему Пазон. — На меня можете положиться, Николай Григорьевич!

И он ушел, словно окрыленный этой встречей, даже походка у него стала другая.

...И вот теперь было их второе свидание. Вернувшись с базарной площади, они сидели в небольшой, чисто прибранной комнате Пазона. Обычная комната, каких много в Таганроге: фикусы у окна, швейная машина в углу на столике, этажерка с книгами. Пазон жил вдвоем с матерью.

— Ну, как дела? — спросил его Морозов, глядя, как Георгий, морщась, растирает раненую ногу. — Мешает нога-то?

— Теперь ничего. Терпимо. А когда немцы пришли, ходить не мог.

Перед войной Пазон был призван в армию и служил рядовым. В одном из первых боев с фашистами на Западном фронте он был ранен в ногу. Несколько месяцев лежал в московском госпитале, а потом был отправлен домой, в Таганрог, на поправку. Приехал к матери на костылях, еле ходил, а тут и немцы подоспели. При всем желании не мог он уйти из родного города.

— Ну, нашел еще кого-нибудь из ребят? — спросил Николай.

— Есть тут у нас одна дивчина, — сказал Пазон. — Колька с нею вместе в школе учился. Швыдко по-немецки балакает. Хотим сагитировать.

— Ты хорошо ее знаешь?

— Знаю. Да и вы, Николай Григорьевич, должны ее знать. Во всяком случае, о родителях ее наверняка слышали.

— Кто такие?

— Трофимовы. И отец и мать — оба врачи. Знаете?

— Как же. Известные в городе люди. А разве они не уехали?

— Сам Трофимов в Красной Армии служит. А жена его была больна, когда шла эвакуация. С постели не могла встать. Дочь с ней и осталась.

— А как она так быстро немецкий язык освоила?

— Ее еще в детстве учили.

— Что ж... Если она наша, если настоящая, тогда нам это очень может пригодиться. Только проверьте ее как следует.