Герои Таганрога - [18]

Пять девушек, которых Кирсанов пригласил из открывшегося недавно женского ресторана, щебетали возле большого стола, уставленного различными яствами. Несмотря на голод, царивший в Таганроге (за целый месяц людям всего один раз выдали по восемьсот граммов горелого зерна на хлебную карточку), на столе были разложены розовые колбасы, румяные куры, банки с консервами, заливной поросенок на блюде и стояли бутылки с вином.

На улице уже стемнело, а гости, собравшиеся на пир, все еще не садились за стол. Девушки непрерывно заводили патефон и поглядывали на дверь. Ждали майора Альберти и капитана Эрлиха, тоже приглашенных Кирсановым.

Когда стрелки стенных часов показали десять, Кирсанов обиженно проговорил:

— Сколько же можно ждать? Наверно, уже не придут. Давайте к столу.

После второго тоста, который он провозгласил за фюрера и великую Германию, все оживились. У Кирсанова заметно улучшилось настроение. Он обнял полную блондинку, сидевшую рядом, и начал что-то нашептывать ей на ухо. Его отвисшая пухлая губа то и дело касалась ее щеки. Заметив это, одна из девушек, Лариса Стрепетова, с голубыми холодными, как зимнее небо, глазами брезгливо поморщилась.

В дверь неожиданно постучали.

— Наконец-то! — обрадовался Кирсанов, вскакивая.

Он торопливо вышел в прихожую, но через мгновение снова появился в комнате. Только теперь он медленно пятился назад. Следом за ним вошли капитан Эрлих и три гитлеровца с автоматами.

— Ви арестован! — четко проговорил Эрлих, обращаясь к Кирсанову. — Прошу извинения, господа, — откланялся он Стоянову и Петрову.

Последние, хоть и догадывались, в чем дело, не сразу пришли в себя. Побледневшие девицы тоже притихли.

— Это шутка, господин капитан? — пробормотал Кирсанов, снизу вверх заглядывая в глаза Эрлиху, который был на целую голову выше его.

— О! Я... Я... Ви ошень хорошо все понял, — закивал капитан.

Подойдя вплотную, он ощупал карманы Кирсанова и вытащил пистолет. Затем отдал команду своим солдатам, и те, подхватив под руки растерянного начальника полиции, вывели его из комнаты.

Когда дверь за ними захлопнулась, Эрлих подошел к Ларисе, согнутым пальцем поднял ее подбородок и сказал, улыбаясь:

— Гут, гут. Это есть настоящи рюсски красавиц, — он похлопал ее ладонью по щеке, надел перчатку и раскланялся. — Ауфвидерзейн. Можно продолжать, господа.

Стоянов и Петров уже оправились от замешательства. Они начали уговаривать Эрлиха остаться.

— Нет. Нет, господа. Я имею совсем мало время, — отказывался Эрлих, отстраняя стакан с водкой, протянутый ему Петровым.

— За фюрера великой Германии, за Адольфа Гитлера, — пьяным голосом упрашивал тот.

Лариса Стрепетова встала из-за стола, тоже подошла к Эрлиху и смело предложила ему свой бокал.

— Гут. Харашо. Только совсем немного, — согласился капитан.

Он снял шинель, небрежно бросил ее на кровать, придвинутую к стене, сел за стол.

— Прошу пить за нового начальника полиции господина Стоянова.

Петров вздрогнул. Но, овладев собой, подошел к Стоянову, ободряюще похлопал его по плечу и до дна осушил бокал.

— За нашу службу, Борис. За твое здоровье, — пробормотал он, вновь наполняя вином опустевшие стаканы.

V

В доме Турубаровых собралась молодежь. Они собирались здесь и раньше — на дни рождения Раи, Валентины и Петра, на первомайские праздники. Дом старого рыбака всегда был открыт для друзей сына и дочерей. Однако как не похожа была эта встреча на все прежние! Тогда двери бывали широко раскрыты, в окнах горел свет, слышались громкие и веселые, ничем не обеспокоенные голоса, смех и музыка. Сейчас окна плотно занавешены старыми одеялами, на лицах присутствующих сосредоточенность и тревога, голоса приглушены. И все-таки хорошо быть снова среди своих! Парни и девушки с затаенным нетерпением поглядывали друг на друга — скорее бы! Ведь сегодня в их жизни должно произойти нечто совершенно особенное, что отделит их от всех других людей, живущих в Таганроге, сделает жизнь опасной и полной тайн и, главное, полезной.

На большом квадратном, накрытом старой клеенкой столе, где Петр, Валентина и Раиса столько лет готовили уроки, стояло дымящееся блюдо с картошкой и несколько бутылок домашней наливки, принесенной из погреба Марией Константиновной. На случай, если забредет кто-нибудь чужой, решено было сказать, что празднуют Раин день рождения. Рая и впрямь выглядела сегодня именинницей — надела белую кофточку, коричневые косы баранками заложила за уши, щеки у нее пылали. Она волновалась больше всех, в глазах ее откровеннее, чем у других, сияло детское нетерпение.

Мария Константиновна часто с беспокойством выходила в садик, но вокруг было тихо. Город, казалось, дремал, придавленный сырыми осенними сумерками.

Наконец, взяв Толика за руку, она ушла к соседке.

Все уже сидели за столом. Здесь собрались шестеро ребят и две девушки — всего вместе с Николаем Морозовым девять человек.

Петр для «конспирации» разлил по рюмкам розоватую фруктовую наливку, девушки разложили по тарелкам дымящуюся картошку. Но ни есть, ни пить никому не хотелось. Слишком серьезным был момент.

Николай внимательно оглядывал всех сидящих за столом. Большинству ребят было не больше восемнадцати лет, только Петр Турубаров был старше, а младшим — Олегу Кравченко и Рае — не было еще и шестнадцати. Все они — вчерашние школьники последних классов и комсомольцы. По тем или иным не зависящим от них причинам не успели они эвакуироваться из Таганрога и теперь страстно мечтали бороться с немцами.