Герои Смуты - [19]

Патриарх Гермоген собрал в Успенском соборе в Кремле гостей и торговых людей. Сообща решили, что не будут целовать крест королю Сигизмунду III. Началась рассылка патриарших обращений по городам — с тем, чтобы там добивались твердого исполнения прежнего договора. Всё это происходило «перед Николиным днем», то есть ранее 6 декабря 1610 года, когда праздновался «Никола Зимний», «в пятницу, в вечеру» (так сказано в расспросных речах дьяка Афанасия Евдокимова, которого допрашивали в Казани 3 января 1611 года)[83].

Существует много оснований для того, чтобы увязать послания патриарха Гермогена с выступлением «на Резани» Про-кофия Ляпунова. То, что имя рязанского бунтаря не раз звучало во время событий накануне «Николина дни», подтверждает и «Новый летописец». По словам его автора, бояре пришли к патриарху Гермогену с двумя требованиями: подписать новую грамоту послам под Смоленск и остановить Прокофия Ляпунова: «…а к Прокофью послать, чтобы он к Москве не збирался». Благословить московских послов на подчинение всем действиям короля Сигизмунда III патриарх отказался и пригрозил: «…а к Прокофью Ляпунову стану писати: будет королевич на Московское государство и крестится в православную християнскую веру, благословляю его служить, а будет королевич не крестится в православную христианскую веру и литвы из Московского государства не выведет, и я их благословляю и разрешаю, кои крест целовали королевичю, итти под Московское государство и померети всем за православную християнскую веру»[84].

Уже второй раз за время Смуты возникала необходимость избавить жителей Московского государства от присяги, данной ими когда-то: сначала — «царю Дмитрию», а теперь — королевичу Владиславу Сделать это мог только высший церковный иерарх, потому-то так важно было, на чьей стороне в итоге он окажется. Не случайно, что после слов о «разрешении» от крестоцелования боярин Салтыков и схватился за нож. Это означало полный крах той политики, которую проводили его покровители и все те, кто, подобно Салтыкову, служил королю Сигизмунду III.

Однако приходится воздержаться от окончательного заключения о прямом призыве патриарха Гермогена к Ляпунову с организацией земского ополчения уже в декабре 1610 года. Более того, было бы ошибочным приписывать главе церкви какие-то конкретные шаги в этом направлении. Современников смущало противоречие между саном первосвятителя и возможностью призывов к насилию. Именно в этом и состояло обвинение противников патриарха: «…и крови пролияшая велицы от его учителства, и от Резани и Северы воставил воя, и писанием подощряя». Писание патриарха Гермогена было показано рязанским архиепископом Феодоритом некому рязанскому воеводе «дуксу Ивану» — автору сочинения под названием «Словеса дней, и царей, и святителей московских». Рукопись, автором которой считается князь Иван Андреевич Хворостинин, обрывается на словах из обращения патриарха рязанскому владыке: «О Христе возлюбленный брате наш и сослужителю нашего смирения…»[85] Патриарх Гермоген повлиял на развитие событий, образно говоря, сказанным словом правды среди моря лжи. Он дал опору многим людям, в том числе и Прокофию Ляпунову. Тогда-то о патриархе и заговорили как о «втором Златоусте», которым крепка православная вера[86]. Именно защита веры стала первым побудительным мотивом его призывов. Хотя у историков существуют разные мнения на этот счет, в революционном 1917 году Лев Михайлович Сухотин опубликовал специальную статью, посвященную выяснению вопроса о влиянии патриарха Гермогена на создание Первого ополчения. Историк писал: «…Слухи о стойкости патриарха и его ободряющее слово (но не призывные фамоты, каковых не было вовсе) должны были сыграть известную роль». При этом Л.М. Сухотин был категоричен: «…мы настаиваем на том, что самое восстание Ляпунова и присоединение к его восстанию городов Рязанских, Украинных и Заоцких произошло независимо от Гермогена».

Восстанавливая последовательность событий, можно связать первую грамоту Прокофия Ляпунова московской Думе с тайной просьбой князя Василия Голицына, переданной через Захара Ляпунова. Обращает на себя внимание известная осторожность Ляпунова, всего лишь просившего подтвердить членов Думы, что они придерживаются августовской присяги королевичу Владиславу. Такое подтверждение в ответ на обращение Ляпунова и других людей, слышавших о нарушении договора королем Сигизмундом III, хотели получить от патриарха Гермогена при обсуждении просьбы послов накануне Николина дня. Когда это не удалось, из-под Смоленска в Москву были отправлены видные члены смоленского посольства Василий Борисович Сукин и дьяк Сыдавной Васильев. На приеме у короля перед отпуском в столицу 8(18) декабря им было передано обращенное к Думе требование повлиять на защитников Смоленска. В одно время с ними в Москву возвратились представители духовенства — игумен Спасонового монастыря Евфимий и келарь Троицесергиева монастыря Авраамий Палицын[88]. Василий Сукин с товарищами привезли грамоту с подтверждением «королевским жаловальным словом» желания короля Сигизмунда III дать на царство своего сына; обещал король исполнить и другую договоренность — о борьбе с «цариком» в Калуге: «…и над Вором учнем промышляти вскоре». Правда, в дневнике королевского похода цель отправки послов была сформулирована точнее — как посылка «за наказом касательно Смоленска»