Герои смутного времени - [50]

В конце — концов, звание майора он таки получил, но оказался всего лишь командиром батальона в Богом забытом городе.

За прошедшие годы Андрей Мязин, конечно же, не мог не обтесаться. Однако получился из него не паркетный льстец, как можно было бы надеяться, а злой циник, который «забил на все». Особенно сильно это чувство укрепилось в нем после крушения СССР. Всякий интерес к службе майор потерял. Способствовало этому и интуитивное понимание того, что выше майора прыгнуть он уже не сможет. В последнее время Мязин мечтал только об одном — убраться отсюда куда-нибудь подальше в тихий спокойный военкомат и досидеть там до пенсии. Как назло, ни один он оказался такой «умный». Желающих сбежать от армейского маразма девяностых в тихую военкоматовскую «гавань» было гораздо больше, чем в этих военкоматах мест. Потому потуги Мязина и до сего момента оставались тщетными. Не помогали даже бывшие «афганские» связи.

Тут, как назло, совершенно явно засветила невеселая перспектива отправки в Чечню. Майор полностью потерял боевой энтузиазм юности, и непосредственное участие в войне уже ничего, кроме ощущения тревоги и опасности, у него не вызывало.

«Воевать за клику Ельцина — Березовского — Чубайса? Увольте, товарищи! Пусть господа сами за себя воюют»!

Тем не менее, не требовалось большого ума, чтобы сообразить, что командиром нового сводного батальона назначат именно его.

Когда формировался первый батальон, его командир был известен заранее. Прямо сказать, он вызвался сам. Товарищ собирался поступать в академию, и, как он наивно полагал, наличие боевого опыта должно было сыграть свою положительную роль. Раз вызвался сам, то никаких возражений это ни у кого не имело. Наоборот, многие почувствовали в душе тайное облегчение.

Теперь возможных вариантов осталось всего два — командир второго батальона и командир третьего батальона, то есть Мязин.

Командир второго батальона отпадал. Сам он по национальности был наполовину чеченцем — по матери. Поэтому, когда началась война, он хоть и не грубо и не прямо, но сумел ясно донести до вышестоящего начальства, чтобы на него не рассчитывали. Злые языки в штабе бригады поговаривали, что оный комбат с большим удовольствием воевал бы на стороне Дудаева, чем за федеральные войска. Но, к его счастью, перед необходимостью выбора он поставлен не был.

Что касается службы, то проблем с текущими делами он никому из высокого начальства отнюдь не создавал. Даже наоборот, в силу своей уникальной смешанной национальности он не испытывал ни малейшей, даже легкой робости, перед солдатами местных национальностей. Пару раз — особо борзым — комбат намекнул на неприятную встречу со своими чеченскими родственниками, и «отмороженные» солдаты как-то удивительно быстро «разморозились».

Так что с этой стороны придраться было не к чему, и, естественно, об увольнении такого ценного кадра не могло быть и речи. В конце — концов, не только же с чеченцами российской армии воевать? Пригодится на другой войне.

А пока… А пока, кроме Мязина, вариантов не оставалось. Комбат поплевался, поругался про себя… Но в душе согласился, и потихоньку привык к этой мысли, решив относиться к будущим событиям как к неизбежности.

Выслушав рассказ Бессарабова, который вообще ничего не утаил, а рассказал все, как было, (да и что было ему скрывать?). Комбат, в задумчивости принялся грызть ногти. (Он никогда не считал свою привычку вредной, и при всяком неожиданном напряжении ума автоматически начинал их кусать).

Лейтенант, (естественно, не подозревая того), попал со своей жалобой в самый подходящий для себя момент. Выслушивая его рассказ, Мязин вспомнил своего собственного сына.

Сына в военное училище, как намеревался в молодости, комбат не отправил. И даже, на всякий случай, запретил ему думать об этом. Парень у него вырос умный, медалист. Потому, без особой натяжки, при небольшой помощи дальних родственников, он смог поступить на бюджетное отделение экономического факультета Тульского госуниверситета.

Однако жена с маленькой дочерью проживали здесь, в городе. После окончания первого курса юный студент приехал к родителям в гости, и опрометчиво решил прогуляться вечером по городу. Все бы ничего, но приехал он не один, а с подругой. И гулять отправился тоже с ней.

Подруга прибежала домой часов в одиннадцать вечера, причем объяснить, как она смогла найти дорогу с первого раза, да еще в таком состоянии, она не могла. Просто, как говорится, повезло. Сына не было, и объяснить, где она его оставила, заикающаяся девушка, что вполне естественно, никак не могла. Хуже того, она наотрез отказалась возвращаться в город. На требование Мязина сделать это вместе с ним с ней случилась истерика.

Проклиная все на свете, комбат забрал дежурную машину, вооружил наряд, и отправился в район местного парка отдыха. Девушка — Лена — смогла указать только на то, что они, видимо, зашли в местный парк.

Майор приказал остановить машину около ворот парка, а сам с тремя солдатами отправился прочесывать парк. Сына он нашел на удивление быстро. Тот сам, сильно хромая, ковылял им навстречу.