Так Юра зарубил себе на носу еще одну заповедь — «Не высовываться»! Некоторым, видимо, можно, а вот ему — нельзя. Он бы тоже схлопотал бы такой пендель, сто пудов. И его бы к тому же запомнили бы. А вот это вообще не нужно.
После завтрака всех отправили в спортивный городок — отжиматься, подтягиваться и опять же — бегать. Там прошло все утро.
Потом собирали и разбирали автоматы, ходили строем, а после обеда наступило время для чтения воинских уставов. Сидели в актовом зале школы, и так хотелось спать, что многие начинали кемарить. Тогда «Товарищ Сержант» выбрал двух самых «авторитетных» бойцов — («на гражданке» — парни без определенных занятий) — те взяли толстые деревянные указки, больше похожие на кий для бильярда, и им разрешили бить спящих по рукам. Чем те с удовольствием и занялись.
Попов крепился изо всех сил, и пока избежал удара. А вот его сосед — парень из параллельного класса — задремал. И получил по рукам со всей дури. Он потом долго качал ушибленную руку, но, конечно, даже не «дернулся». Впереди ведь еще были почти все две недели.
А ведь это был только первый день!
Впрочем, это, как оказалось, были только цветочки. Первые несколько дней от высокой физической нагрузки к вечеру ни у кого не оставалось сил, и как только звучала команда «Рота, отбой!» все валились в изнеможении на раскладушки, расставленные рядами в спортивном зале старой, уже не работающей, и вообще предназначенной под снос, школы. Валились в изнеможении и засыпали моментально.
Однако вскоре молодые организмы адаптировались к нагрузкам, да и сами нагрузки заметно снизились — сержанты и старшины явно устали, потеряли энтузиазм, и начали потихоньку филонить. Потому у «бойцов» появилось свободное время.
Вот тут Юра прочувствовал третью — одну из самых страшных армейских заповедей — «Солдат от безделья звереет».
Так как силы к вечеру полностью не растрачивались, потихоньку начались разборки. Сначала начали сводить те счеты, которые у разных парней накопились друг к другу еще до приезда в лагерь. Впрочем, между собой они разобрались быстро, и многим пришло в голову, что гораздо интереснее объединиться, и «наехать» на «неправильных» пацанов. Благо, что «неправильные» пацаны объединяться между собой не умеют.
И в этот момент у Юры случился «залет». Так как целыми днями приходилось бегать по песку и пыли в кедах, то весь этот мелкий мусор набивался в обувь, и в результате на ногах появлялись большие болезненные мозоли — как сухие, так и обычные — белые и водянистые.
Вечером Попов понял, что на утро он не сможет сделать ни шагу: ступни при каждом движении болели так, как будто с них живьем снимали кожу. Юра опрометчиво решил, что завтра он не побежит на зарядку, а пойдет в медпункт. При этом доложить по инстанции о своем состоянии ему и в голову не пришло.
Во-первых, потому, что в этот вечер никого из сержантов в расположении не оказалось — все куда-то свалили.
Во-вторых, потому что он подозревал, что получит от сержантов отказ, и обвинение в симуляции. Таких — с больными ногами — бойцов было много. (Да почти все). Начальник лагеря уже начал ругаться, что больных стало больше чем здоровых. Решение нашли быстро — больных было предложено считать симулянтами.
Так вот, утром Юра остался в спортзале вместе с нарядом, так как медпункт открывался только с 9 часов, но до него он так и не добрался. Через час прибежал взмыленный Гоша, и, вращая глазами, заорал Попову:
— Ты чего здесь забыл? Там тебя все сержанты уже ищут!!
От такой новости Юру пробил холодный пот, и, совершенно забыв о боли, он почти бегом помчался к столовой.
По прибытии он получил затрещину от замкомвзвода, а сержант — командир взвода, отвел его в сторону, расспросил, и заставил отжиматься. Юра отжался где-то раз сорок, а потом силы у него кончились.
Сержант подозвал замкомвзвода — здоровенного, почти двухметрового пэтэушника — и приказал обратить особое внимание на этого «симулянта».
Так как Попов попал на «карандаш». Пэтэушник вообще счел, что теперь у него развязаны руки. Правда, сначала это никак не проявилось. Юре все-таки разрешили сходить в медпункт, где ему обработали раны мазью, налепили пластырь и обмотали бинтом. Но освобождения от «службы» он не получил. Как и всех, его погнали на оборудование ротного опорного пункта. Почва состояла из сплошной, усохшей в сплошной камень глины, и копать полутораметровые окопы и траншеи оказалось сущей каторгой.
Однако Юре было немного легче, хотя бы в моральном плане — он недальновидно решил, что утренний «косяк» исчерпан. Ох, недальновидно. Дело было не в самом «косяке», а в том, что он «высунулся», чем грубо нарушил вторую из недавно открытых для себя армейских заповедей.
Впрочем, до него пока еще дело не дошло. В этот день нашлось немало других «козлов опущения».
Как нетрудно было догадаться, среди такого большого количества подростков, согнанных на сборы из школ, ПТУ и просто с улицы, оказалось немалое количество жирдяев и доходяг. Остроумные сержанты, разухабившись, как будто им и вправду поручили подготовить будущих десантников, извлекли из этих условий немало полезного и познавательного для всех.
