Герои — моя слабость - [44]

– Энни! – В комнату вбежала привлеченная шумом Мария в причудливом черном одеянии, напоминавшем расшитый восточный халат, в ушах ее покачивались длинные серебряные серьги. Следом за ней вошел Эллиотт, облаченный, как всегда, в строгий костюм с крахмальной голубой рубашкой. Увидев Тео с окровавленным лицом и растерзанную, взбешенную Энни, Мария испуганно ахнула: – Господи…

– Он чудовище! – выкрикнула Энни.

– Энни, у тебя истерика, – бросил Эллиотт, спеша помочь сыну.

– Щенки едва не погибли из-за тебя! – Энни задыхалась от гнева. – Жалеешь, что этого не случилось? Жалеешь, что они спаслись? – По лицу ее катились слезы, она снова замахнулась на Тео, но Эллиотт вырвал хлыст у нее из рук.

– Прекрати!

– Энни, что случилось? – Мать смотрела на нее широко раскрытыми глазами, будто не узнавая.

Энни выложила им правду. Слова хлынули потоком. Тео стоял, глядя в пол. Из раны на его виске струилась кровь. Энни рассказала о записке Тео и о щенках. О ловушке в кухонном лифте и о разъяренных чайках на старой лодке. Рассказала, как Тео столкнул ее с мостика в болото. Она говорила и говорила, пока не высказала все.

– Энни, ты должна была давно рассказать мне. – Мария потянула дочь из комнаты, предоставив Эллиотту самому останавливать кровь, заливавшую лицо Тео.

Рану у Энни на ноге и рассеченный висок Тео следовало зашить, но на острове не было врача, пришлось обойтись простыми повязками. В итоге у обоих остались шрамы. У Тео маленький, и даже пикантный, а у Энни покрупнее. Со временем отметина побледнела и почти стерлась, но горькие воспоминания так и не изгладились из памяти.

Позднее, ночью, когда щенков благополучно доставили обратно в конюшню и подложили к матери, а все в доме разбрелись по своим комнатам, Энни лежала без сна, прислушиваясь к тихому шуму голосов, доносившемуся из спальни взрослых. Слов она не могла разобрать, поэтому неслышно прокралась в холл и замерла, обратившись в слух.

– Взгляни фактам в лицо, Эллиотт, – произнесла Мария. – У твоего сына серьезные проблемы. Нормальный ребенок не станет вытворять подобные вещи.

– Ему нужна дисциплина, только и всего, – раздраженно огрызнулся Эллиотт. – Я подыщу для него военное училище. Хватит с ним нянчиться.

– Военное училище ему не поможет, – возразила мать. – Твоему сыну нужен психиатр!

– Перестань. Ты вечно все преувеличиваешь, я терпеть этого не могу.

Разгорелся яростный спор, и Энни ушла к себе. Проплакав всю ночь, она заснула только к утру.

Прижавшись лбом к стеклу, Тео смотрел из окна мансарды вниз. Энни стояла на берегу, глядя в сторону пещеры. Ее волосы выбивались из-под красной вязаной шапочки. Несколько лет назад оползень завалил вход в грот, но Энни хорошо помнила, где он когда-то был. Тео потер пальцем тонкий белый шрам над бровью.

Он поклялся отцу, что не хотел никого обидеть, что принес щенков на берег еще днем, чтобы поиграть вместе с Энни, но потом начал смотреть телевизор и забыл о них.

Военное училище, куда его отослали, славилось беспощадной строгостью. Сюда отправляли трудных подростков, нуждавшихся в исправлении. Жестокое обращение вызывало у них еще большую озлобленность, которая искала выхода. Воспитанники училища вымещали свои обиды, мучая и истязая друг друга. Нелюдимый характер, приверженность к чтению и положение новичка сделали Тео мишенью для издевательств. Ему постоянно приходилось драться. В большинстве случаев он одерживал верх, хотя и не всегда. Его это не слишком заботило, но Риган не находила себе места и объявила голодовку.

Прежде их школы располагались в одном кампусе, и Риган хотела, чтобы Тео снова был рядом. Поначалу Эллиотт не придал значения ее голодовке, но когда администрация школы пригрозила отослать девочку домой из-за анорексии, смягчился. Тео вернулся в старую школу.

Отвернувшись от окна, Тео положил в сумку ноутбук и пару желтых линованных блокнотов, которые собирался взять с собой в коттедж. Он не любил писать в кабинете. В Манхэттене он предпочитал работать не дома, а в уединенном уголке библиотеки или за столиком одного из своих любимых кафе. Когда Кенли уезжала по делам, он устраивался на кухне или в большом мягком кресле в гостиной. Кенли этого решительно не понимала.

«Ты работал бы более продуктивно, оставаясь на одном месте, Тео».

Забавно слышать такое от женщины, чье настроение в течение дня способно скакнуть от маниакальной одержимости к парализующей апатии.

Но Тео твердо решил, что не позволит Кенли и в этот день терзать его воспоминаниями. Только не теперь. Прошлой ночью впервые после приезда на Перегрин-Айленд он уснул крепким, безмятежным сном и теперь собирался как следует поработать. Ему нужно было спасать свою писательскую карьеру.

«Санаторий» совершенно неожиданно произвел фурор, мгновенно став бестселлером, что, однако, нисколько не впечатлило отца Тео. «Довольно затруднительно объяснять нашим друзьям, откуда у моего сына такие отвратительные фантазии. Если бы не глупость твоей бабушки, ты работал бы сейчас в нашей компании, где тебе самое место», – хмуро заключил Эллиотт.

Под «глупостью» подразумевалось решение оставить внуку все свое состояние, что, по мнению Эллиотта, избавило Тео от необходимости найти себе настоящее серьезное занятие. Иными словами, пойти работать в «Харп Индастриз».