Герои Краснодона - [18]

5 ноября дома не ночевал. А перед этим сказал мне: «Сегодня будем печатать листовки к празднику». Мама волнуется. Я тоже начинаю беспокоиться: «А вдруг полицейские проследили и арестовали?»

На заре Володя вернулся утомленный, но необычно веселый.

— Завтра листовки будут в Ворошиловграде. Направляем человека. У нас тоже будут расклеены и разбросаны по улицам. А седьмого на школе увидишь флаг, — сказал он мне шопотом. — Заминируем кругом, чтобы гада, который полезет снимать, разорвало на куски. Школу вот жалко. Но ничего — построим новую.

7 ноября утром прибегает к нам тетя и кричит:

— Флаг на школе! Наши родненькие пристроили!

Когда я увидела флаг, слезы у меня побежали из глаз. Володя ушел на работу. В одиннадцать часов я принесла ему завтрак. Он с тревогой взглянул на меня и тихо спросил:

— Флаг висит?

— Нет, — говорю.

— Как? Почему же не взорвалась мина?

Недовольство выразилось на его лице.

— Значит, сняли. Ну, ничего. Теперь все знают о флаге. По городу из рук в руки ходили листовки, сообщавшие правду о Красной Армии, о героической защите Сталинграда.

Часто Володя рассказывал, как они смеялись над немецкими плакатами и портретом Гитлера:

— Сядем и, глядя на портрет, поем:

Эх, расскажи, расскажи, бродяга,

Чей ты родом, откуда ты?

1 января 1943 года Володе исполнилось 18 лет. Утром я его поздравила со днем рождения, сделала скромный подарок. Вскоре пришел Миша Григорьев, и они вдвоем ушли. Вернулся Володя с Толей Орловым, оба расстроенные. Толя быстро ушел. Я спросила, что случилось. Володя сообщил, что арестовали Мошкова, ищут Земнухова.

— А тебя не заберут? - встревожилась я.

Володя заверил, что его никто не выдаст, но сам, я видела, очень волновался.

Мама попросила нас сходить в Свердловку к дедушке за продуктами. Володя отпросился у начальника цеха, и 2 января, утром, мы пошли. Километров пять шли молча. Володя был мрачен, Я тоже не могла слова вымолвить. Потом он сказал:

— Неужели кто выдал? Жаль ребят.

Я опять к нему:

— А тебя не посадят? Не и, если узнают, повесят всех.

— Ребята не выдадут, я уверен.

Когда пришли к дедушке, Володя лег на диван и долго лежал молча. Весь вечер и весь другой день он был задумчив.

4 января мы пошли домой. Володя очень торопился. Опять шли молча. Тяжело было на сердце.

Спустя день к нам явились два полицейских.

— Кто здесь живет? — спросили они.

Я испугалась.

— Осьмухин. А вам кого нужно?

— Нам он и нужен.

Начался обыск. Первым делом спросили, есть ли фотоаппарат и радиоприемник. Фотоаппарат я отдала, а радиоприемника, сказала, нет.

Всё перерыли.

— Оружие есть?

— Нет.

— Посмотри, как пол, — сказал один полицейский другому.

Тот полазил кругом, осмотрел пол, но ничего подозрительного не нашел.

В этот же день Володя был арестован.

Все ночи мы с мамой не спали, плакали. В городе говорили, что в воскресенье арестованных будут вешать. Я ходила по улицам, как помешанная. Каждый столб, каждое дерево казались мне виселицей. Я все думала: «Кто же выдал? Кто оказался продажной душой?»

Мучительно тянулись дни. Когда мы приносили из тюрьмы посуду, то несколько раз осматривали ее в надежде найти хотя бы слово от нашего дорогого. Одну записку передал он в остатке каши, другую — в рукаве майки. И все успокаивал нас, просил, чтобы мы не волновались. А его, дорогого братика, избивали до полусмерти, отливали водой и опять избивали.

Дедушка как-то пошел к следователю узнать о состоянии дела. Следователь ответил:

— Твой внук — партизан. На допросах ведет себя вызывающе. Говорит, что сознательно шел в партизаны, что презирает нас, немцев. Одним словом, твоему внуку готовится петля…

Помню день 16 января. Утром, как всегда, я пошла с передачей. Полиция вывесила список 23 арестованных, отправленных якобы в Ворошиловград.

Люди рассказали, что накануне, когда арестованных вывозили со двора тюрьмы, они пели «Замучен тяжелой неволей», а когда подвезли их к шурфу — они запели «Интернационал». Как бандиты ни били их прикладами по лицу, а каждый молодогвардеец сумел все-таки сказать свое последнее слово, сказать, что он гибнет за родину, что победа будет за Красной Армией, что русская земля очистится от немецкой сволочи.

Не стало ваших дорогих…

14 февраля 1943 года вступили в город наши танкисты. Население высыпало на улицы. Услышали мы родную речь, увидели родные звездочки. Такой радости никогда еще не было.

15 февраля мы с Ниной Земнуховой и Линой Левашовой пошли в здание, где помещалась полиция. Осмотрели камеры. В одной из них я нашла баночку из под молока, которую мы передавали Володе. На стене роспись: «Осьмухин В. А. Взят 5.1.43». Долго не могла я оторваться от этой надписи. Сердце сжалось от боли.

Вскоре начали вытаскивать из шурфа шахты трупы. Сколько слез было пролито каждой матерью и сестрой! Трупы невозможно было узнать: до того они были изуродованы.

Похоронили всех в братской могиле, в парке. На их могилу ежедневно приносят букеты цветов родители, ученики, комсомольцы, дети. Краснодонцы воздвигли героям памятник с такой надписью:

И капли крови горячей вашей,

Как искры, вспыхнут во мраке жизни

И много смелых сердец зажгут.

Память о молодогвардейцах будет нетленной в наших сердцах.