Герои и антигерои Отечества - [43]

Александр внимательно следил за настроением различных кругов и собирал об этом сведения. Еще в 1805 г., уезжая на войну, он создал Временный комитет высшей полиции для наблюдения за общественным мнением, толками среди публики. После Тильзитского мира этот комитет был преобразован в Комитет общественной безопасности, которому вменялась в обязанность и перлюстрация частных писем.

В правящих кругах, однако, прекрасно понимали, что тильзитские соглашения 1807 г. знаменовали лишь передышку перед новым военным конфликтом с наполеоновской Францией. «Тильзитский мир для Франции, — писал Сперанский, — всегда был мир вооруженный. Вероятность новой войны между Россией и Францией возникла почти вместе с [этим] миром, самый мир заключал в себе все элементы войны». Наполеон откровенно заявлял свои притязания на мировое господство, на пути к которому стояла Россия.

Ни к одной из войн Наполеон не готовился так тщательно, как к походу на Россию, прекрасно отдавая себе отчет в том, что ему предстоит иметь дело с серьезным противником. Под ружье он поставил 1200 тыс. солдат. Около 650 тыс., составивших так называемую Большую армию, были двинуты к русским границам. В России знали о всех деталях подготовки Наполеона к войне. Русский посол в Париже князь А. Б. Куракин начиная с 1810 г. регулярно, дважды в месяц, доставлял точные данные о численности, вооружении и дислокации французских войск; ценные сведения он за крупные денежные суммы получал от Талейрана — министра иностранных дел в наполеоновском правительстве.

В России знали и примерные сроки вторжения французской армии — июнь 1812 г. Распространенное в литературе мнение о внезапности нападения Наполеона несправедливо. Неверно также и утверждение, будто вторжение произошло «без объявления войны». Как установлено в последнее время, объявление войны России Наполеон сделал официально 22 июня (за два дня до вторжения) через своего посла в Петербурге Жака-Александра Лористона, который вручил управляющему министерством иностранных дел А. Н. Салтыкову надлежащую ноту. Но Россия к этой войне не была готова, хотя с 1810 г. полным ходом шло перевооружение русской армии, укрепление ее западных границ, строительство крепостей, устройство складов боеприпасов, фуража и продовольствия. Однако тяжелое финансовое положение страны не позволило выполнить эту программу. Архаическая рекрутская система не могла подготовить необходимые резервы. Численность русской армии была значительно меньше французской, хотя по боевой выучке солдат и техническому уровню вооружений она нисколько ей не уступала.

Александр I не блистал военными талантами. Современники отмечали характерную закономерность: там, где непосредственно он находился, его войска терпели неудачи. Во время тильзитской встречи Наполеон прямо сказал Александру: «Военное дело — не Ваше ремесло». В сущности такого же мнения придерживались и трезво мыслящие русские военные и государственные деятели и даже члены царской семьи.

В преддверии войны Александр имел долгую беседу со Сперанским и в частности спросил, что он думает о предстоящей войне и принимать ли ему, императору, непосредственное руководство военными действиями. Сперанский советовал Александру не брать командование лично на себя, а созвать «Боярскую думу» и ей поручить вести войну, при этом «имел дерзость» расхваливать «воинственные таланты» Наполеона, чем сильно уязвил самолюбие царя. «Что ж я такое? Разве я нуль?» — возмущенно говорил Александр.

Первая акция Александра при известии о вторжении французских войск предложение Наполеону мира; с письмом императора к Наполеону был направлен генерал А. Д. Балашов. Впрочем, Александр не верил в успех этой миссии, надеясь лишь выиграть время. Присутствие царя в армии сковывало действия русского командования. Александру недвусмысленно указывали на «неудобство» такого присутствия. И он нашел в себе мужество внять доводам влиятельных лиц и членов царской семьи, но его отъезд из армии преследовал и другую цель возложить ответственность за первые неудачи и отступление русских войск на своих генералов. Не мог Александр не прислушаться и к голосу общественности, требовавшей назначить главнокомандующим М. И. Кутузова, которого он особенно не жаловал после Аустерлица. «Общество желало его назначения, и я его назначил, — сказал он генерал-адъютанту Е. Ф. Комаровскому. — Что же касается меня, то я умываю руки». При этом Александр сетовал, что в молодости не отдали его к Суворову или Румянцеву: «Они меня научили бы воевать».

Находясь в столице, Александр был в курсе всего, что происходило в действующей армии, отнюдь не довольствуясь официальными донесениями ее командующих. Верный своему принципу противопоставлять одних лиц другим, Александр, передав командование М. Б. Барклаю де Толли, начальником штаба назначил его соперника генерала А. П. Ермолова с правом личного доклада императору; назначив затем главнокомандующим Кутузова, начальником штаба поставил личного его недруга генерала Л. Л. Беннингсена, доносившего царю о всех шагах Кутузова.

Обычно одно-два генеральных сражения решали судьбу всей кампании, которую вел Наполеон. И на этот раз, используя свое численное превосходство в силах, он рассчитывал разбить рассредоточенные русские армии поодиночке в нескольких приграничных сражениях. Но этот расчет не удался. Русские войска с боями, организованно и в полном боевом порядке отступали. Еще до подхода к Смоленску Наполеон убедился, что предстоит длительная и изнурительная кампания. Из Смоленска он отправил пленного генерала П. А. Тучкова к Александру I с предложением мира, но оно осталось без ответа. Позже Наполеон, находясь в Москве, несколько раз обращался к царю с подобными предложениями, но все они были отвергнуты. Перед началом войны, видя ее неизбежность, Александр заявил: «Я не начну войны, но не положу оружия, пока хоть один неприятельский солдат будет оставаться в России». Когда война разразилась, он неоднократно заявлял о своей готовности «истощить все силы империи, дойти до Камчатки», но не заключать мира с Наполеоном. Узнав о взятии Москвы, Александр сказал: «Я отращу себе бороду и лучше соглашусь питаться картофелем с последним из моих крестьян, нежели подпишу позор своего Отечества».