Герои 90-х. Люди и деньги - [34]

Перенос аукционов был бы невыгоден и ОНЭКСИМбанку, который по поручению Госкомимущества проводил большинство аукционов. Это было не только престижно, но и выгодно — ведь именно в ОНЭКСИМбанке хранились средства участников большинства аукционов, перечисляемые в качестве задатка.

В среде банкиров ходили самые разные слухи по поводу того, каким образом банк сумел добиться такого статуса. Впрочем, банкиры всегда были не прочь порассуждать в кулуарах об излишне тесных связях некоторых своих коллег с отдельными представителями госорганов. Говорили, что для Коха было заготовлено удобное кресло не то в самом банке, не то в «дружественной» ему финансово-промышленной группе «Интеррос». Правда, в ОНЭКСИМбанке эту информацию категорически опровергали.

Вскоре конфликт между банками стали именовать войной. Сами банкиры этого слова старались избегать. Да и, по существу, едва ли можно было назвать войной взаимные обвинения, пусть даже самые резкие, или угрозы обращения в суд. Но было обстоятельство, позволяющее говорить — независимо от употребляемого термина — об угрозе серьезного сбоя в процессе упрочения российской государственности. Началась открытая и жесткая борьба за право приобрести контроль над наиболее привлекательными объектами государственной собственности. Партия находилась в стадии дебюта.

И вдруг все стихло. Общественность и пресса потеряли всякий интерес к аукционам. А 1 сентября 1996 года — формальная дата окончания срока залогов — вообще прошло незамеченным. Никто из участников скандалов не захотел хоть на миг окунуться в атмосферу осени 1995 года. Никто из лидеров общественного мнения не поднял вопроса о том, каково будущее заложенной госсобственности. Никто из экономистов не попытался выяснить итоги и перспективы соединения передового финансового менеджмента и советской традиции управления. Общество просто проигнорировало знаменательную дату, когда, согласно указу президента «О сроках реализации акций, находящихся в федеральной собственности и переданных в залог в 1995 году», завершался срок залога госпакетов.

И стало окончательно ясно, что с самого начала шел спектакль. А пьеса оказалась весьма простой. После президентских выборов Владимир Потанин — главный идеолог кредитования правительства под залог госпакетов акций — стал первым вице-премьером, и вот уже первый зампред ГКИ Альфред Кох, нимало не смущаясь, заявил 4 сентября 1996 года: срок залога истек, и залогодержатели вольны делать с акциями все что угодно.

Так что же стояло за молчанием вокруг заложенных госпакетов? Может быть, осознание своего поражения обеими сторонами сделки? Существует точка зрения, что дело обстояло именно так.

«Эти ребята не ведают, что творят и в какую трясину попадали», — говорил тогдашний министр топлива и энергетики Юрий Шафраник. Само по себе столкновение «таежного» производственного менеджмента и вестернизированного финансового ему не казалось основной проблемой. Гораздо серьезнее для экономики представлялись долгосрочные последствия этого столкновения и связанного с ним замедления темпов финансового оздоровления предприятий: «Они очень скоро поймут, что без государства будут не в состоянии поднять находящиеся в кризисе предприятия». Но кто говорит, что банки предполагали управлять предприятиями без государственной поддержки? Судя по всему, о ней договаривались изначально.

Между тем, судя по масштабам необходимой поддержки, государство вроде бы действительно оказалось в ловушке. Передав в управление госпакеты акций, формально оно сняло с себя бремя поддержания на плаву ряда своих предприятий. И тем не менее по-прежнему вынуждено было вводить различные программы господдержки, поскольку без этого ни о какой стабилизации финансового положения предприятий речи не шло. К примеру, у РАО «Норильский никель», госпакет акций которого достался ОНЭКСИМбанку, задолженность государству достигла 13 трлн. руб. и стремительно продолжала возрастать за счет штрафных санкций. Каким бы крупным ни был банк, внести такую сумму он был не в состоянии. Ненамного лучше обстояли дела и в компании «Сибнефть», в состав которой входил знаменитый «Варьеганнефтегаз»: для спасения его от банкротства требовалось не менее $ 2 млрд.

Как бы то ни было, существовала и другая точка зрения: ни банки, ни государство в результате совершенной сделки не остались внакладе.

Банки с самого начала знали, на что шли. Даже если они и не смогли точно оценить масштабы проблем, связанных с работой на предприятиях, чьи акции они брали в залог, все равно они получили ряд преимуществ. Во-первых, еще в самом начале аукционов злые языки утверждали (и утверждают до сих пор), что фавориты для выдачи кредита правительству использовали не свои, а как раз государственные деньги. Возможно, отчасти так и было. Банки, которые от имени Минфина вели разные программы и в которых находились его средства, могли, например, из этих денег выдать кредит компаниям, участвовавшим от их имени в аукционах. А те, в свою очередь, отдавали их опять Минфину под залог акций. Во-вторых, чрезвычайно важно, что банки обслуживали счета тех предприятий, акции которых находились у них в залоге. Предприятия это были крупные, и остатки средств у них были соответствующими, так что, запуская их (как это и положено банку) в оборот, можно было неплохо заработать. В-третьих, полученные в залог акции предприятий можно было рассматривать как инвестиции впрок. Заложенные предприятия — одни из лучших в России. Просто над ними надо было поработать. Именно с финансовой точки зрения: почистить бухгалтерию, оптимизировать финансовые потоки и внутренние цены, реструктурировать задолженность государству, наладить управление. Глядишь, предприятие и заработало бы. Это сразу повысило бы интерес к нему со стороны инвесторов. В-четвертых, вместе с акциями банки приобрели влияние и политический вес. Они олицетворяли уже не только себя, но и российскую промышленность. И были теперь российской экономикой.