Геродот - [103]

Из сообщений античных писателей (Дион Хрисостом. Речи. XXXVII. 7; Маркеллин. Жизнь Фукидида. 27) можно заключить, что Геродот проводил в Коринфе свои знаменитые публичные чтения. Сообщаются даже весьма интересные (правда, неизвестно, насколько достоверные) подробности: будто бы историк, не встретив там того приема, какого ожидал, а главное — не получив платы, на которую рассчитывал, переписал некоторые места своего труда — специально чтобы очернить город.

Отношение к Коринфу и коринфянам у Геродота и в самом деле было весьма неоднозначным и противоречивым. С одной стороны, он указывает, что в конце VI века до н. э. коринфяне дважды спасли Афины от спартанского разгрома. Вначале в 507 году, когда Клисфен установил в афинском полисе демократию, а его главный соперник — ставленник Спарты Исагор — был вынужден бежать, лакедемоняне разгневались и послали на Аттику мощное войско Пелопоннесского союза, в котором был и коринфский контингент. Афиняне по военным силам никак не могли равняться с противниками и были, казалось, обречены. Но, «когда оба войска должны были уже сойтись для битвы, сначала коринфяне сообразили, что поступают несправедливо, одумались и возвратились домой… И вот когда остальные союзники в Элевсине увидели, что… коринфяне покинули боевые ряды, то и сами также возвратились домой» (V. 75–76).

Через несколько лет после этого бесславного похода у спартанского царя Клеомена I, по-прежнему хотевшего подчинить непокорный город своей воле, созрел план: восстановить у власти афинского тирана Гиппия, которого он же и сверг в 510 году до н. э. Однако новым замыслам спартанцев воспротивились коринфяне. Их представитель Сокл на заседании конгресса Пелопоннесского союза произнес яркую, вдохновенную речь, в которой убеждал лакедемонян, известных во всей Элладе как убежденные ненавистники тирании, не пятнать свою репутацию поддержкой тирана.

«Прочие же союзники сначала молчаливо слушали. А когда они услышали откровенную речь Сокла, то один за другим нарушили молчание и присоединились к мнению коринфянина. Они заклинали лакедемонян не затевать недоброго в эллинского городе. Так эти планы расстроились» (V. 93–94).

Однако имеются у «Отца истории» и места противоположного содержания, и прежде всего рассказ о Саламинском морском сражении. Входившие в состав союзного греческого флота коринфяне предстают настоящими трусами: «Что касается Адиманта, коринфского военачальника, то он, по рассказам афинян, с самого начала битвы в смертельном страхе велел поднять паруса и бежал. Коринфяне же, видя бегство корабля военачальника, тоже бежали. Когда беглецы были уже вблизи святилища Афины Скирады на Саламине, навстречу им вышло какое-то парусное судно… Люди, бывшие на нем, сказали: „Адимант! Ты обратился в бегство с твоими кораблями, предательски покинув эллинов. А эллины все-таки одерживают столь полную победу над врагом, о какой они могли только мечтать!“… Тогда Адимант и другие коринфяне повернули свои корабли и возвратились назад к флоту, когда битва уже кончилась. Так гласит афинское предание. Коринфяне же, конечно, возражают против этого, утверждая, что доблестно сражались в битве в числе эллинов. Все прочие эллины подтверждают это» (VIII. 94).

Действительно, из других источников известно, что коринфяне сражались при Саламине вполне достойно, а Адимант был талантливым и мужественным полководцем. Что же заставило великого историка столь грубо исказить истину и представить довольно нелепую версию событий, очернив славного героя, чье имя — Адимант — в переводе означает «Неустрашимый»? Неужели сыграли роль личная обида и неудовлетворенная корысть?

Дело обстояло намного сложнее. В годы лидерства Перикла поступательно ухудшались отношения Афин с Пелопоннесским союзом, а в особенности с Коринфом. Между двумя важнейшими экономическими центрами Греции обострялась конкуренция. Афиняне все активнее действовали в Южной Италии и Сицилии — в регионе, издавна считавшемся зоной интересов коринфян. Собственно, афино-коринфская напряженность стала одной из главных причин Пелопоннесской войны. Геродот еще застал эти события. В описании конгресса Пелопоннесского союза по вопросу о возвращении Гиппия в Афины опальный тиран говорит: «Как раз коринфянам-то еще больше всех придется желать возвращения Писистратидов. Придет день, и они еще натерпятся от афинян» (V. 93).

Вспомним, что галикарнасец работал над своим трудом на протяжении многих лет, начав его еще при Кимоне, когда между афинянами и пелопоннесцами преобладала прочная дружба, и продолжая уже при Перикле, когда межполисные отношения в Греции претерпели серьезнейшие изменения. Видимо, положительные оценки коринфян в «Истории» относятся к раннему, «кимоновскому» периоду работы над сочинением, а отрицательные — к более позднему, «перикловскому».

Но даже в рассказе о Саламине Геродот всё же не встает однозначно на антикоринфскую точку зрения. Излагая псевдоисторический миф о трусости коринфян и Адиманта, он специально оговаривает, что это именно афинское предание, остальные же эллины считают иначе. Собственного мнения на сей счет историк открыто не высказывает. Так часто бывает в его труде: приведя несколько противоречащих друг другу, даже взаимоисключающих версий события, автор предоставляет читателю самому решать, какая из них ближе к истине.