Германская готика - [11]

Пауль вспомнил жутковатые истории, которые слышал о Замке и перешел на шепот:

— Мой дедушка, Клаус, тоже частенько рассказывает, что Замок проклятое Богом место! А мой крестный — епископ Павел даже мессу в часовне Замка служить отказывается…

Гер Кольбах скептически прищурился:

— Пауль, я старый циник и материалист! И давным — давно не верю в мистику и прочий фольклор! Просто хочу разобраться — как вышло, что фамильный куш вроде Замка проплыл мимо законного наследника — Зиги фон Клейста?

Пауль порылся в извилинах памяти, заполненных городскими сплетнями, и представил вниманию Шефа гипотезу, наиболее соответствующую его материалистическим взглядам:

— Вы еще не знакомы со здешним банкиром — герр Шильманом? Он тоже известный циник… Так вот, герр Шильман полагает, что барон Фридрих предал дорогостоящую недвижимость фонду, который сам же и учредил — поскольку хотел снизить налоги! А когда владелец Замка скоропостижно скончался, дошлые юристы просто обошли маленького внука старого барона с наследством, и много лет стригут прибыли с арендных платежей…

— Логично… — герр Кольбах задумался, и со всегдашним педантизмом уточнил, — А по какой причине покойного Фридриха фон Клейст среди горожан принято называть «старым бароном»?

— Потому что он и был старый барон — тогда еще был жив молодой барон, отец штурмбанфюрера Зигфрида, его звали барон Отто, — объяснил Пауль.

— Тогда? То есть, старый барон пережил своего сына — если я вас правильно понял?

— Да, именно так. Старый барон пережил сына на пять лет. Он даже был опекуном маленького Зиги…

— Занятно… Как же будут называть Зигфрида — уже есть и старый барон и молодой?

— Новый. Новый барон, так про него говорят — хотя какой он барон? Он же не живет в Замке, и вообще в N-бург первый раз приехал с самого детства!

— И что гласит здешняя молва о детстве нашего «нового барона»? В Берлине его ранние годы породили массу слухов и недомолвок… — продолжал выказывать живой интерес к местной истории Кольбах.

«Говорят, что его мать — ненормальная. Фрау Ута сбежала из психиатрички, схватила револьвер супруга и всадила своему мужу — бедному молодому барону Отто — в лоб целую обойму, а потом бросилась вниз головой с галереи Замка. Ее мозги с трудом отскоблили с брусчатки мавританского дворика…» Впрочем, Пауль вовремя опомнился и не стал тревожить язву шефа Кольбаха историей кровавой мелодрамы, совершенно неподтвержденной достоверными фактами. А вместо нее рассказал другую — малость повеселее, и совершенно реальную.

— Говорят, что история шрама над бровью герр Барона никакого геройского подвига за собой не таит — несмышленым крошкой Зигфрид сверзился в колодец в парке, неподалеку от Замка. Мой дедуля — Клаус, как раз зашел к тамошнему садовнику, — «Пропустить рюмашку — другую», хотел добавить Пауль, но, убоявшись, что пьянчуга — дедуля мало украсит блестящую биографию офицера СС, употребил более корректную формулировку, — Хотел помочь по хозяйству. Так вот, они вдвоем с садовником вытащили будущего штурмбанфюрера с расшибленным лбом и отвезли в город…

— Довольно странно, что мальчик из такой родовитой и состоятельной семьи играл в парке без присмотра. Это обстоятельство настораживает. Надо полагать в этот момент в Замке произошло нечто такое, что оправдывало длительное отсутствие его няни или гувернантки?

Именно из-за таких высказываний штандартенфюрер Кольбах слывет человеком сухим и жестким. Люди, которые так характеризуют Шефа, просто завидуют его уму, который не нуждается в эмоциональном киселе, а всегда остр и точен, как охотничий нож в руках опытного егеря. Кто еще кроме Карла Кольбаха смог бы так, по одной случайной детали, безошибочно определить то, что в полицейских протоколах именуют «обстоятельствами происшествия»?

Пауль закивал головой как китайский болванчик и жизнерадостно сообщил:

— Его нянька в тот день как раз свалилась в реку и утопла! Она была француженка! — иностранное происхождение исчерпывающе объясняло безответственное поведение наставницы юного барона.

— А вам известно, где именно дитя стало жертвой несчастного случая? — теннисисты для небольшого отдыха между сэтами, расположились на скамейке в уютной тени заплетенного виноградом и побегами вьющейся розы забора. Высокая живая изгородь не только создавала приятную прохладу, но и надежно укрывала корт от посторонних глаз, гарантируя приватность беседы коллег.

Шеф Кольбах извлек из папки и развернул план парка и Замка.

— Известно, — Пауль отыскал в своем планшете карандаш и сделал легкую пометку над кружком, обозначавшим колодец, — вот тут.

— Действительно странная история. Если я правильно понял, присутствие вашего пожилого родственника и садовника в Замке, и их вмешательство в ход событий носило случайный характер? При других условиях ребенок мог погибнуть?

— Абсолютно верно. Дед с садовником находились здесь — в кухне, — Пауль поставил крестик на крыле Замка, подбиравшемся к самому колодцу, следовало бы сказать «и втихомолку пили господское вино», но Пауль ограничился эвфемизмом, — по каким-то хозяйственным надобностям. Они услыхали, как вопит Зиги, через открытое окно, взяли стремянку, веревку, и выволокли его из колодца. Мальчик был весь в крови — с перепугу они сами повезли малыша в город — потому что шофер, да и вся остальная прислуга побежала к реке — смотреть на утопленницу… — тут Пауль внутренне насторожился — вполне естественно, если Шеф попытается выяснить, где именно выловили из реки безмозглую няньку. Река на план Замка уже не попадала, а подробной карты N- бурга и окрестностей у Пауля при себе не было. Эта досадная мелочь могла легко испортить только-только начавшее улучшаться настроение Шефа. Поэтому Пауль, следуя мудрому совету своего прежнего начальника — дядюшки Корста — утверждавшего, что в разговоре всегда запоминается только последняя фраза, затараторил: