Германия в эпоху религиозного раскола. 1555–1648 - [83]
И для католической, и для протестантской традиции были равно чужды идеи «аморальной» политики, основанной на нехристианских ценностях и преследовавшей лишь «государственную выгоду». Следствием стало, как показывают исследования Р. Бёрли, отторжение идей Маккиавеллии, дидактичный «антимаккиавеллизм». отраженный в придворной публицистике на рубеже веков. В целом же, несмотря на явную тенденцию к антропоцентризму, превращавшую князя в главный объект дидактики, сама концепция правления хранила тесную взаимосвязь духовного и земного, светского и церковного, выступала все еще мало подверженной секулярным импульсам единой величиной. Если во второй половине XVI в. княжеские зерцала были до предела насыщены назидательными, дидактическими мотивами, в которых отражалась тревога за судьбы веры, зависимые от волеизъявления князей, то в XVII в. мы видим подчеркнутый триумфальный тенор. Идеальный государь на троне воспринимался воплощенной добродетелью.
Обостренное желание видеть в государе верного защитника веры, соответствующего высоким требованиям эпохи, выдвигало повышенные требования к «правильному» воспитанию будущего властителя. Здесь трудно увидеть принципиальные отличия между католической и лютеранской моделью. По-прежнему огромным было влияние династических традиций, домашней атмосферы и домашнего наставничества, где дуэт материнского благочестия и дворянских добродетелей отца играл решающую роль.
Но главная роль в процессе образования, как и ранее, отводилась схоластическому ригоризму, прежде всего в сфере духовных дисциплин. Князь лишь тогда станет достойным властителем, когда устрашится Всевышнего. Он прежде всего сам должен быть несгибаем в вопросах своего вероисповедания. Отсюда — высокие требования к духовной жизни педагогов и мотив устрашенности в духовных упражнениях. Католики усиливали надлежащий эффект требованиями аскезы, молитвы и поклонений реликвиям. Большое значение имел и принцип наглядной педагогики, применяемый иезуитами. В этом смысле католический мир был в более выгодных позициях, нежели протестанты. Региональные и местные святыни играли роль притягательных магнитов, важных средств поддержания веры. В конце концов, как средство эстетического удовольствия они обладали гораздо большей силой, нежели материальная память о Лютере и его сподвижниках в Виттенберге. Из главнейших центров паломничеств отметим Рим и храм девы Марии в Лоретто. Лореттанский образ стал местом наиболее массового поклонения немецкой католической знати. Распространяется обычай приношения присяги на верность Пресвятой Деве как Главной Патроне («Генералиссима») с текстовыми клятвами. Из внутри-германских святынь следует выделить Мариенцеллу в Тироле и Альтоттинг в Баварии, бывший знаменитым уже в средние века. Там в каролингской капелле находился чудотворный образ девы Марии — «черная мадонна», как считали, написанный апостолом Лукой. Рядом в золотых урнах покоились сердца баварских Виттельсбахов, что весьма наглядно демонстрировало идею неразрывной связи династической благодати с защитой и покровительством веры.
Обычным наряду с домашним воспитанием во второй половине века становится посещение ведущих немецких и европейских университетов. Для католической знати излюбленным храмом науки был Ингольштадтский университет в Баварии, руководимый иезуитами, для юных отпрысков протестантских княжеских Домов — университеты Йены, Виттенберга, Альтдорфа, а также Лейденский университет в Нидерландах. За счет университетских наук стремились повысить профессиональный уровень подготовки.
Наконец, на рубеже XVI–XVII вв. возникает и феномен ознакомительных поездок за рубеж, зачастую, впрочем, не связанных только лишь с желанием приобщиться к университетской науке: большую роль в этих «турах» играло желание продемонстрировать собственный высокий статус, завести персональные знакомства с местной знатью, что создавало своеобразный эффект интернациональной солидарности элиты. Если для католических князей подобные поездки, особенно в средиземноморские страны, выглядели вполне конфессионально ориентированными, то первые «туры» в аналогичном направлении, предпринятые протестантскими властителями (герцогами Фридрихом I Вюртембергским, Иоганном Георгом Саксонским, ландграфом Людвигом Гессен-Дармштадтским), указывали на проницаемость двух конфессиональных миров, на силу корпоративной солидарности, ограничивавшей последствия религиозного противостояния.
