Германия в эпоху религиозного раскола. 1555–1648 - [27]

Параллельно Фердинанд напрягал усилия по скорейшему завершению работы Вселенского собора. В лице Пия IV (1559–1565) император нашел деятельного сторонника католической Реформации, так же как и он, мечтавшего поскорее завершить догматическую полемику в Церкви. Весной 1561 г. в Триенте открылась завершающая и самая важная с точки зрения принятых решений сессия Собора. Фердинанд предварительно смог настоять на своих условиях его работы, предусматривавших участие протестантских богословов и представительной фракции немецкого католического епископата. Дело тормозилось, однако, нежеланием протестантов договариваться с католическим духовенством, отчасти из-за боязни принятия Собором решений, составленных в строго католическом духе, и возможных репрессий. В свою очередь католические прелаты неохотно желали присутствовать в Триенте, страшась за судьбы своих духовных княжеств, где сильны были позиции протестантских сословий. В итоге император прибыл на Собор, сопровождаемый лишь епископами наследственных земель. Однако присутствие самого государя и занятая им позиция скорейшего принятия неотложных постановлений сильно содействовали относительно быстрому, даже поспешному завершению работы Собора. Роль Фердинанда в обновлении католической церкви представляется весьма важной.

В итоге Империя в правление Фердинанда избежала новых опасных потрясений, связанных с пересмотром статей Аугсбургского мира. Достигнутые в 1555 г. договоренности все больше воспринимались сословиями необходимой правовой основой всеимперского согласия и мира. При всех спорных пунктах вожди католических и лютеранских сословий были готовы к сотрудничеству с престолом. Отлитый в правовые нормы компромисс позволял восстановить правительственные функции короны и превращался в непременное условие успешной работы имперских учреждений.

б) Максимилиан II (1564–1576). Правление сына Фердинанда в целом лежало в русле преемственности его отцу. Однако личность самого властителя во многом содействовала наметившимся при Фердинанде процессам компромисса, иногда даже в радикальном духе. Необычайное своеобразие Максимилиана вызывало споры уже при его жизни и стало предметом дискуссий историков сегодняшнего дня. Суть проблемы коренится в явных симпатиях будущего императора к протестантам и лютеранству, проявившихся еще в молодости и резко диссонирующих со взглядами дяди, отца и собственных сыновей.

Если старая католическая и краеведческая австрийская традиция в общем не уделяла его портрету заметного внимания, считая Максимилиана слабой, подверженной колебаниям натурой, то в свете кардинальных переоценок последних десятилетий образ его вызывал гораздо больший интерес. «Самым убедительным, — пишет Э. В. Цееден, — представляется новый взгляд, усматривающий в императоре представителя безразличного к догме эразмиано-гуманистического христианства» [Zeeden, ZG. S. 141]. Близким к этому мнению видится суждение Хорста Рабе: «По всей видимости, он (т. е. Максимилиан. — А. П.) в гораздо большей степени склонялся не к ярко выраженному антикатолическому протестантизму, а к, так сказать, предреформационному христианству в гуманистической окраске — в совершеннейшем отличии от своего отца» [Rabe, КО. 5. 320]. В свою очередь Генрих Лутц считал возможным говорить о Максимилиане как фигуре переходной, свойственной новой эпохе, стоявшей между религиозным противоборством и толерантностью. В лице Максимилиана в структурах Империи рождались силы, способные выбрать «третий путь» согласия и компромисса, что было очень важно на еще зыбкой почве Аугсбургского согласия. Император «стремился осуществить всеобщую христианскую Реформацию и установить благочестивое согласие религий в немецкой нации» [Lutz, КО. 5. 70]. Истоки правительственного курса Максимилиана следует искать в его юности. Уроженец Вены (род. в 1521 г.), будущий император оказался с первых лет жизни совсем в иной ауре, нежели его отец. Если Фердинанд был близок испанской католической традиции, то его сын с самого начала тяготел к немецкой и достаточно умеренной в конфессиональном смысле почве Вены. К моменту совершеннолетия Максимилиана Реформация пустила довольно глубокие корни в Австрии, найдя сочувствие и сторонников не только среди дворянских семейств, но и горожан. Влияние лютеранства отразилось и на ближайшем окружении принца: среди воспитателей его встречались люди, едва скрывавшие лютеранские симпатии. Следствием стало формирование терпимой и любознательной к протестантизму натуры. Напротив, последующее пребывание Максимилиана в Мадриде, где он знакомился с испанским укладом и должен был воплощать на деле не слишком теплую дружбу двух родственных ветвей Габсбургов, способствовало лишь развитию отрицательных эмоций.

Вернувшись домой, Максимилиан не считал нужным скрывать своего сочувствия к протестантам. Он дружил с умеренными католиками из своего окружения, завязал оживленную переписку с лютеранскими княжескими дворами и в 1557 г. с публичным скандалом перестал отправлять причастие. Огромное влияние на него оказывал надворный духовник Пфаузер, сам бывший конвертант. Отречение Карла и готовившееся избрание самого Фердинанда естественно актуализировали вопрос скорейшего избрания преемника нового императора. Но стойкое нежелание сына согласиться с основополагающими догматами католицизма и отречься от протестантских друзей сильно накаляли обстановку в семье, как, впрочем, и в отношениях с католическим духовенством и апостольским престолом. Папа откровенно отказывался согласиться на коронацию еретика, а сам Фердинанд в сердцах даже заявил, что вообще не ударит пальцем о палец в хлопотах за сыновнее наследство, если тот не откажется от богомерзких заблуждений. Споры с отцом шокировали современников. Однажды в минуту крайнего раздражения отец даже бросил: «Пусть так, пусть твой Лютер прав, пусть я отправлюсь в ад вместе со всей римской церковью и святым престолом, но даже тогда я не стану сторонником этого мерзкого еретика!» Лишь в феврале 1562 г. в Праге после долгих проволочек принц дал убедить себя в необходимости и неизбежности правильного следования римскому вероучению. Он остался формальным католиком, но в глубинах своей души всегда сохранял симпатии к лютеранам.