Германия в эпоху религиозного раскола. 1555–1648 - [155]
Скрупулезные подсчеты, проведенные Г. Францем, побуждают исчислять сумму потерь — прямых и косвенных — в 6 миллионов жизней. Однако ввиду неясности исходных данных о численности населения Империи на 1618 г. затруднительно говорить об итоговой цифре проживавших на 1650 г. По мнению одних (В. Абель, К. Бозл), ее следует выражать цифрой в 10 миллионов человек, с точки зрения других (К. Кларк, Э. Сагарра, X. Келленбенц) — в 11–13 миллионов. Более оптимистичен М. Миттерауэр: по его мнению, в Империи в начале века проживал 21 миллион, после войны — приблизительно 16 миллионов. Вышеприведенный подсчет Г. Шмидта аккуратно усредняет выводы большинства историков.
Что же касается географии потерь, то она выражается в «кровавой диагонали», пересекавшей Империю с северо-востока на юго-запад. В перекрытых или задетых ею зонах имелись самые большие людские утраты. В Мекленбурге, Померании, Тюрингии, Пфальце и Вюртемберге они достигали свыше 50 %. В близлежащих районах — Бранденбург, Магдебург, Саксония, Гессен, Франкония, Бавария, Швабия, Эльзас, Лотарингия — колебались в районе 30–50 %. К числу наименее пострадавших следует отнести северо-западный сектор (Балтийское и Североморское побережье), отчасти земли Вестфалии и Нижнего Рейна. По некоторым областям, как, например, Лаузицу, точных данных не имеется и по сей день.
Такими представляются демографические итоги трагедии. Впрочем, они были, вопреки, казалось бы, катастрофическим размерам, преодолены в трех поколениях. По мнению большинства специалистов, к 1750 г. Германия в целом достигла численности населения предвоенной поры. Сто лет понадобилось немецкому народу на компенсацию кровавого урона. Ф. Пресс блестяще подметил печальную диалектику опустошений и созидания, рожденную войной: «Тем удивительнее, — пишет он, — и это все более подтверждается новыми исследованиями, что исключительные людские потери во время войны были восстановлены в трех поколениях… Проблемы предвоенного времени, рожденные перенаселением и необходимостью пропитания, теперь исчезли, возникли новые реалии. В целом немецкий путь развития хорошо укладывался в общеевропейскую канву — несмотря на военную катастрофу. Также и в Западной Европе численность народонаселения перестает расти ввиду ограниченных средств пропитания. В то же время сельское хозяйство Германии, также понесшее утраты, могло теперь обеспечивать сильно сократившееся население лучше, чем накануне войны. Возникшие в обществе лакуны означали для многих появление не только возможностей для социального подъема, но и стимул к заведению многодетных семей, ибо у потомков открывались теперь лучшие шансы в будущем. В раннее Новое время «действительность определялась в большей степени равновесием, нежели ростом». Дабы обеспечить равновесие, удержать его, возникала необходимость в большей мере, чем сегодня, в сокращении численности населения, поскольку высокая смертность призвана была компенсировать столь же высокий показатель рождаемости. Парадокс, но смерть порождала шансы, создавала оптимизм» [Press, КК. S. 269].
Выводы Ф. Пресса в чем-то созвучны мальтузианской концепции. Однако диалектический анализ итогов войны позволяет, бесспорно, глубже проникнуть в ткань созидательной работы, охватившей производственные сферы после 1648 г.
Экономические связи и производство понесли громадные утраты. Трудно, в конце концов, оспаривать факт разрушения огромного множества больших и малых городов и деревень. Истребление поголовья крупного и мелкого домашнего скота, равно как и рабочего инвентаря, не поддается учету. Были серьезно подорваны базовые общественные ячейки производства.
По линии внешнеэкономических связей произошло перемещение главных транзитных пунктов на севере Германии из Любека и других ганзейских городов на восток в Данциг, который начинает теперь бурно развиваться, располагаясь в сплетении торговых интересов скандинавских королевств, Бранденбурга и Польши. В результате на севере Германии Балтийское побережье перестает выполнять функцию главного торгового фильтра. Гамбург, традиционный северо-западный оплот Ганзы и крупнейший торговый центр, оказывается во власти английских интересов. Английское купечество начинает контролировать гамбургский перевалочный рынок. Вместе с тем нарушается экономическая интеграция немецких земель в западноевропейскую экономику. Немецкий импорт перестает поступать во Францию, Нидерланды и Англию. Страна превращается в почти чистого импортера иностранной продукции. Во внутренней Германии пострадали крупнейшие районы горнодобычи и металлургии. Шведы систематически разрушали горнозаводские предприятия в Саксонии.
Но огромные масштабы разрушений неизбежно влекли волю и желание скорейшего восстановления минимума, необходимого для жизни. В условиях сократившегося населения сделать это можно было быстрее и легче путем коллективного созидания.
В этом потоке восстановительной работы переплетались элементарные интересы всех слоев общества: и крестьян, и дворян, и княжеской элиты. Выжить и сохранить то, что осталось, — было первоочередной задачей немецкого общества. Вероятно, лишь только учитывая две составляющие — печально благоприятную конъюнктуру ликвидации «излишка» населения и энергию созидания на всех этажах сословной пирамиды, — можно объяснить необычайно скорую реставрацию основ хозяйственной жизни в значительной части немецких земель. Если людские потери были восстановлены спустя сто лет, то хозяйственный потенциал, необходимый для минимального потребления, — уже в первые десятилетия после 1648 г.
