Германия. Свой среди своих - [86]

• Я очень надеюсь, что вам никогда не понадобится та информация, которая представлена в этой главе, но если все же в вашей жизни произойдет подобная ситуация, рекомендую в обязательном порядке пользоваться услугами адвоката и не пускать развитие событий на самотек. Услуги адвоката, безусловно, потребуют определенных финансовых выплат, но его участие в судебном процессе окупится сторицей.

29. О памяти и прощении

Рассказ о Германии был бы неполным без упоминания болезненной и неоднозначной темы — темы нацистского прошлого. Темы взаимоотношений нынешних немцев и проживающих на территории Германии русскоязычных граждан. Темы памяти и вины.

Я по работе часто сталкиваюсь с медицинскими освидетельствованиями пожилых людей, в том числе и наших бывших соотечественников.

Не так давно была на освидетельствовании одного пожилого человека. Приехала на вызов чуть раньше. Доктора еще не было, и в квартире с пожилым мужчиной находились только сотрудники патронажной службы.

Два молодых здоровых очень обаятельных парня. Лет двадцати пяти, наверное, плюс-минус. Немцы. Это нетипично, так как в основном с русскоязычными стариками работают русскоязычные же патронажные службы. Но там был другой случай. Родственники этого деда были недовольны обслуживанием и сменили фирму. По каким причинам они выбрали именно немецкое бюро — сказать трудно. Дед по-немецки не говорил, но особо это и не требовалось. Весь комплекс предписанных мероприятий по уходу сотрудники выполняли на отлично. И сам старик, и его родственники были вполне удовлетворены, а разговоры на родном языке — это всего лишь приятный бонус, не более.

Мы познакомились, и в ожидании прихода доктора я спросила, есть ли у патронажной службы какие-то пожелания, замечания, проблемы. Просто чтобы поддержать разговор.

— Да нет, — заверили они меня, — все отлично. Вот только одна мелочь. С едой проблема. Дедуля собирает с тарелки все до последней крошки. Причем всегда, что бы ни поел, требует добавки. Не дает выкинуть даже корочки хлеба. Очень недоволен, если приходящая домохозяйка, проводя ревизию холодильника, выкидывает просроченные продукты. Ругается и с трудом поддается на уговоры купить взамен выброшенного новое.

А недавно вообще был странный случай. У старичка есть кот. И домохозяйка, покупая продукты ему, приносит еду и коту. По доброй воле, это не включено в спектр оплачиваемых услуг. Насыпала она коту еду, и, неловко повернувшись, опрокинула в миску стоящее рядом подсолнечное масло. Корм был испорчен, и она собиралась его выкинуть. Так дедушка устроил дикую истерику. Нельзя выкидывать еду! Никакую и никогда! Объяснить толком не может, но сердится, топает ногой и грозит кулаком. Домохозяйка еле успокоила, уложила в постель и капель успокоительных накапала.

— А родственники что говорят? Давно он так? — спросила я.

— Так они в другом городе, — ответили мне ребята. — Один он тут. Потому и взяли патронаж. Сын приезжал, что-то говорил про военное время, про голод. Мы не поняли толком.

Меня как ушатом ледяной воды окатило. Решила проверить. Так и есть. В документах стоит место рождения. Город Ленинград. 1930 год.

Иду в комнату к старичку. Тот мирно лежит на кровати, почитывает русскую газетку. У него начинающаяся деменция, но пока еще не в той стадии, когда необходим круглосуточный уход. Хотя речь о доме престарелых сотрудниками социальных служб уже заводилась, и вопрос в стадии рассмотрения.

— Вы из Ленинграда? — спрашиваю.

Он отрывается от газеты. Смотрит на меня пристально.

— Да. Сейчас они все говорят Санкт-Петербург. А это — Ленинград! Я всю блокаду пережил. Тот город — Ленинград! А этого, нонешнего, я не знаю и знать не хочу!

Тут позвонили в дверь. Приехала доктор. Провели все необходимые тесты, заполнили документы.

— Есть ли у вас жалобы? — поинтересовалась доктор.

Старик, не очень внятно отвечавший до этого на вопросы, вдруг оживился.

— Есть! Пусть они не выкидывают мою еду. Никакую! Еду выкидывать нельзя. Это хуже воровства.

Один из парней многозначительно посмотрел на меня.

Я попросила доктора вместе с сотрудниками на минуточку выйти со мной в коридор. Объяснила в двух словах, о чем речь. Что это не имеет никакого отношения к когнитивным изменениям.

Доктор охнула и отвернулась. А парни… Один грязно выругался и сказал второму что-то на тему профнепригодности. Мол, идиоты мы, идиоты и есть. Элементарного не поняли. Второй только мрачно кивнул.

— Да бросьте вы, — говорю, — откуда вам знать-то было? Это родственники виноваты, что не объяснили толком.

Но они оба как-то сникли. Мы закончили все процедуры, попрощались.

Через несколько недель я общалась с коллегой из другой патронажной службы, на сей раз русской. Он мне рассказывал как легенду историю о некоем старике, перед которым сотрудники патронажной службы чувствуют какую-то особую ответственность. И что женщина-домохозяйка из дома приносит какие-то лакомства и очень тщательно следит, чтобы продукты в холодильнике не портились. А дело в том, что старик — блокадник. И медбратьям за что-то очень неловко, вот только он, коллега из русской службы, толком не знает, за что. Но историю слышал из первых уст.