Германия на заре фашизма - [8]

А тем временем требования немедленного отречения, поступавшие из Берлина, становились всё более настоятельными. Если иметь целью сохранение монархии, втолковывал Вильгельму принц Макс, следует действовать без промедления. Столица охвачена волнениями, радикальные элементы в любой момент могут провозгласить республику – счёт уже идёт на минуты, а не на часы. Перед лицом столь серьёзной угрозы Вильгельм ухватился за предложение Шуленбурга и объявил о готовности отказаться от императорского трона, оставшись королём Пруссии. Гинденбург и номинально, и фактически становился Верховным главнокомандующим военными силами Германии. Никто, кроме Гренера, не подвергал этот план сомнению, хотя он был абсолютно нереальным и в политическом, и в конституционном отношении[8]. Канцлера проинформировали, что составляется проект заявления об отречении, который вскоре будет ему передан. Это сообщение в Берлине было понято неправильно, что было неизбежно, так как о частичном отречении ранее речь не шла. Принц Макс обоснованно предположил, что монарх отказывается и от императорской, и от королевской короны, и, опасаясь, что события в Берлине полностью выйдут из-под контроля, поспешно выпустил коммюнике об отречении Вильгельма от трона германского императора и короля Пруссии. Под свою ответственность он добавил и заявление о том, что кронпринц тоже отказался от своих наследственных прав на оба трона. Новости распространились слишком быстро, спасти монархию уже было невозможно. Менее чем через час лидер социалистов Филипп Шейдеман провозгласил создание демократической республики. Тем самым он предотвратил установление левыми экстремистами советской диктатуры.

А Гинденбург и Гренер тем временем вернулись в свои кабинеты. Услышав заявления канцлера и Шейдемана, они поспешно встретились с советниками императора. Они не имели возможности защитить права Вильгельма силой оружия, поэтому было решено, что монарх ограничится формальным протестом против беззаконных процедур. Чтобы избежать дальнейшей путаницы, было предложено протест пока не публиковать, а лишь поместить в безопасное место. В действительности такое решение означало принятие всего происшедшего. Вопрос, куда отправиться императору, встал во всей остроте. Гинденбург снова указал на предпочтительность Голландии, и присутствующие с ним согласились. Адмирал Хинце получил указание уладить необходимые формальности с голландскими властями.

Около четырёх часов пополудни состоялось ещё одно совещание на вилле императора. Вильгельм яростно протестовал против самовольных действий канцлера и выразил желание остаться с армией. Гинденбург подвёл итог дня и при поддержке всех присутствующих предложил кайзеру рассмотреть вопрос о поиске убежища в Голландии ввиду ненадёжности армии. Император передал маршалу Верховное командование всеми вооружёнными силами Германии, но воздержался от окончательного решения об отъезде из страны. Однако он уполномочил Хинце сделать все необходимые приготовления к отъезду и, из соображений безопасности, остался на ночь в своём поезде.

Вскоре после окончания совещания поступила информация о революционном мятеже в Спа. Помощники Вильгельма потребовали, чтобы монарх, ради своей безопасности, немедленно отбыл в Голландию. Они не посоветовались с Гинденбургом, но утверждали, и, несомненно, в это верили, что выражают его желание. Вильгельм согласился, потом передумал и решил отложить отъезд до утра. Позже, вечером, Хинце стал требовать, чтобы Вильгельм всё же покинул Спа. Хинце тоже не посоветовался с Гинденбургом, но не сомневался, что маршал разделяет его озабоченность стремительно ухудшающейся обстановкой. Вильгельм был поставлен в известность о том, что ситуация выходит из-под контроля, восставшие подразделения движутся на Спа. Тот факт, что Хинце говорил от имени Гинденбурга, оказался для императора решающим. Об этом он той же ночью написал кронпринцу. Он назначил отъезд на пять часов утра, и в назначенный час императорский поезд тронулся к границе.

Гинденбург об этом почти ничего не знал. Вечером 9 ноября ему сказали, что монарх решил уезжать немедленно, и на вопрос, может ли он проститься со своим сувереном, получил ответ, что визит в такое время был бы несвоевременным. Гинденбург даже не предполагал, что император отложил отъезд. Поздно вечером поступила информация об изменении планов кайзера. В это время Гинденбург уже спал. Его помощники, очевидно, полагали, что маршал одобрит все принятые решения, и не стали его беспокоить. Когда на следующий день Гинденбург узнал об отъезде Вильгельма, тот уже находился на границе. Гинденбург принял новость спокойно, не подозревая, что она будет преследовать его всю жизнь.

С отъездом императора Гинденбург стал и номинально, и фактически главнокомандующим вооружёнными силами страны. В условиях воцарившегося распада и неразберихи именно его авторитет сохранил в целости офицерский корпус. Главный вклад армии в выживание республики заключался в ассоциации с новым государством имени Гинденбурга.

Между тем именно этот факт поставил перед Гренером весьма деликатную проблему. Генерал был преисполнен решимости любой ценой сохранить главное достояние, оставшееся у Верховного командования и Германии, – личность и авторитет Гинденбурга. Позднее Гренер откровенно признал, что понимал ограниченность маршала, но был убеждён, что нации более чем когда-либо необходим авторитет этого почти легендарного представителя старых прусских традиций. Положение Гинденбурга необходимо было сохранить и для выполнения будущих миссий. Если его не коснутся существующие неприятности, возможно, в один прекрасный день он станет проводником нации к будущей сильной Германии. Поэтому было очень важно, чтобы его имя осталось незапятнанным слишком тесной ассоциацией с новой республиканской властью.