Германия на заре фашизма - [189]

А Гитлер знал, как снискать расположение президента. Умело манипулируя аргументами, проводя подходящие параллели с военными ситуациями, канцлер прилагал все усилия, чтобы завоевать симпатию президента, и в конце концов сумел-таки преодолеть недоверие Гинденбурга так же, как он обезоруживал многих своих противников. Энергия, напористость и кажущаяся логичность рассуждений были бесценными союзниками лидера нацистов. Гитлер согласился с тем, что следует несколько умерить пыл отдельных «излишне рьяных» подчинённых, и обещал принять немедленные меры для предотвращения злоупотреблений. Он также неоднократно заверял президента, что пределом его мечтаний является восстановление монархии, когда Германия снова обретёт суверенитет. Гитлер всегда обращался к маршалу с особым почтением, которое последний считал своим бесспорным правом. Чтобы сделать приятное Гинденбургу, фюрер даже соблюдал твёрдый график работы. Он регулярно появлялся в своём кабинете в 10 часов утра (очень рано для человека, привыкшего менять местами день и ночь) и занимался текущими делами[72]. Вскоре он завоевал доверие Гинденбурга, и спустя несколько недель президент уже не настаивал на обязательном присутствии Папена, когда к нему заходил Гитлер.

Окружение Гинденбурга поддерживало это сближение. Мейснер снимал все конституционные возражения декретам Гитлера и вместе с Оскаром фон Гинденбургом тщательно следил, чтобы к президенту не допускались некоторые посетители, такие как лидеры социалистов, от которых можно было ждать одних только неприятностей. Гитлер также заменил пресс-секретаря Гинденбурга одним из своих людей – Вальтером Функом – старым другом семьи Гинденбургов. Функ ежедневно с большим энтузиазмом повествовал президенту о «славных деяниях» Гитлера, и, поскольку Гинденбург любил Функа и доверял ему, доклады неизменно производили благоприятное впечатление.

Далеко не всех критиков и жалобщиков можно было проигнорировать. Среди последних самым настойчивым оказалось баварское правительство. Шокированное властным устранением прусского правительства, оно не уставало заранее предостерегать от возможности аналогичного развития событий и назначения имперского комиссара в Баварию. Гинденбургу пришлось написать баварскому рейхскомиссару Гельду, что ничего подобного никто не планирует. Однако баварцы слишком хорошо помнили такие же заверения президента относительно Пруссии, которые им довелось слышать несколькими месяцами ранее, и они не чувствовали себя спокойно. 17 февраля Гинденбург был вынужден принять лидера Баварской народной партии и члена баварского правительства Шеффера. Встреча прошла неудовлетворительно для обоих её участников. Гинденбургу пришлось выслушать пространную речь об опасном курсе, которым следует рейх, и это ему явно не понравилось. А у Шеффера сложилось впечатление, что президент всё больше становится пленником Гитлера и практически не вмешивается в политические дела. Баварцу пришлось удовлетвориться повторным заверением Гинденбурга, что он никогда не пошлёт комиссара в Баварию.

Поскольку баварцы усомнились, что президент может влиять на принимаемые решения, они занялись поиском иных способов предотвращения вмешательства Берлина в их внутренние дела. Одно из возможных решений заключалось в планах реставрации монархии, возрождённых при Папене. Теперь, когда Гитлер стал канцлером, они приобрели совершенно другое значение. Возможно, интервенцию рейха можно предотвратить, объявив, что баварский кронпринц Рупрехт будет принимать участие в работе правительства и со временем превратит Баварию в монархию. Кронпринц не возражал против такого развития событий, если к нему обратится с просьбой правительство. Однако правительство пребывало в сомнениях и не спешило дать своё согласие. Частично министры руководствовались конституционными соображениями, но немаловажным был и тот факт, что правительство не было уверено, что рейхсвер потерпит такую инициативу.

Ответ на последний вопрос был получен довольно скоро. В конце февраля в Берлин отправились два представителя принца Рупрехта, чтобы встретиться с президентом и заверить его, что Рупрехт не сделает ничего, что могло бы угрожать единству рейха. Баварцы надеялись, что президент и его советники-консерваторы прикажут армии оказать поддержку. Один из посланников, князь Эттинген-Валенштейн 24 февраля был принят Гинденбургом. Эттинген попытался пробудить монархические симпатии президента и объяснил, что реставрация монархии в Баварии помешает Гитлеру создать централизованное тоталитарное государство. Гинденбург, которого предупредили, о чём пойдёт речь, с ходу отверг предложенный план и посоветовал Эттингену поскорее отказаться от него, иначе ему будет предъявлено обвинение в государственной измене. Стало ясно, что на помощь президента можно не рассчитывать. Позиция командования рейхсвера также прояснилась быстро, когда в Мюнхен прибыли два высокопоставленных офицера, чтобы принять командование баварским военным контингентом, если местный командующий решит помочь монархистам.

Все «меры предосторожности» Гитлеру удалось нейтрализовать в течение нескольких недель, а то и дней. Единственным «противовесом» Гитлеру оставался рейхстаг. Во всяком случае, так казалось. Гитлер был намерен остаться у власти, независимо от исхода выборов, и своим приближённым он говорил об этом вполне открыто. Обращаясь к группе промышленников, 20 февраля он сказал: «Перед нами последние выборы. Каким бы ни был результат, обратного пути нет, даже если результат окажется неубедительным. Если получится так, решение будет претворено в жизнь другими способами».