Германия на заре фашизма - [186]

Большинство немцев вовсе не были уверены в таком исходе дела, но следует отметить, что новость о назначении Гитлера канцлером была принята всеми его противниками с удивительным спокойствием. Либеральная буржуазная пресса – «Берлинер тагеблатт» и «Франкфуртер цайтунг» – прокомментировала это событие между делом, и, судя по содержанию передовых статей, неизбежных революционных перемен никто не ждал. Внешне в новом кабинете преобладали консервативные элементы: трёх нацистов – Гитлера, Геринга и Фрика – превосходили по численности ненацисты – Папен, Гугенберг, Зельдте, Нейрат, Шверин фон Корсиг, Эльц-Рюбенах и неприметный Бломберг. Тереке остался комиссаром общественных работ, а Гюртнер, после некоторой задержки, – министром юстиции. «Состав кабинета показывает, что господину Гитлеру пришлось принять важные условия, – прокомментировала это событие «Франкфуртер цайтунг» 31 января, а 2 февраля добавила: «Стало ясно, что центром правительства является Гугенберг, а не канцлер». Да и пресса партии «Центра» не выказывала признаков серьёзной озабоченности. «Партия «Центра», – писала «Дойчланд», – заняла позицию холодной отчуждённости к этому правительству, которое было сформировано без его ведома и участия. <…> Она не несёт ни малейшей ответственности за события, которые теперь произойдут». «Дойче» – печатный орган католических профсоюзов – выразила согласие с «Франкфуртер цайтунг» в том, что политику нового правительства будут определять Папен и Гугенберг.

«Форвертс» – печатный орган социал-демократов – заявила, что политически просвещённые массы будут «хладнокровно» наблюдать за развитием событий и оставаться в готовности к решительным действиям в нужный момент. Причём «Форвертс» вовсе не демонстрировала показной оптимизм. Многие социалистические лидеры были абсолютно уверены, что Гитлер никогда не получит большинство в две трети, необходимое, чтобы изменить конституцию. Они смирились с периодом преследований – согласно модели антисоциалистической законодательной деятельности Бисмарка, сопровождающейся ограничениями свободы печати и собраний, – но относились к этим трудностям как к мимолётному эпизоду, из которого партия и профсоюзы выйдут ещё крепче, чем раньше. «В целом, – писал британский посол, – пресса отнеслась к назначению господина Гитлера канцлером с почти философским спокойствием», а «население восприняло новость флегматично»[70]. Всего лишь неделей раньше веймарские партии яростно протестовали против намерения Шлейхера приостановить действие конституции, но теперь они же не видели ничего необычного в канцлерстве Гитлера – «все требования конституции были соблюдены».

Мнение, что Веймарская республика была политически нейтральной, одинаково открытой для всех партий и идеологий, описало полный круг, и он замкнулся. Даже самые стойкие республиканцы, вне зависимости от цели конституции, придерживались точки зрения, что взятие власти Гитлером, непримиримым врагом конституции, является законным[71]. Те, у кого канцлерство Гитлера всё же вызывало смутную тревогу, утешали себя мыслью, говоря словами «Дойче альгемайне цайтунг», что всё равно «необходимо нырнуть» и пройти через это. Широко распространилось убеждение, что назначение Гитлера в любом случае было неизбежным.

К тому же существовал невозмутимый гарант конституции – многоуважаемый президент. Правда, ходили слухи, что с ним не всё в порядке. Вроде бы знающие люди заметили у него первые признаки слабоумия. Рассказывали, что 30 января он, наблюдая за коричневорубашечниками, проходившими парадом по Вильгельмштрассе, обернулся к Мейснеру и воскликнул: «А я и не знал, Людендорф, что мы взяли так много русских пленных». Но подавляющее большинство прессы всё-таки рисовало другую картину. Президент изображался хранителем страны, простёршим свою длань над нацией. «В этот час мы с глубокой благодарностью думаем о нашем президенте, решительные действия которого… положили конец затянувшемуся хаосу», – говорилось в одной из газет. А «Берлинер локаль-анцайгер» Гугенберга 31 января написала, что «только благодаря нашему старому президенту тяжелейший кризис в нашей истории был ликвидирован всего за сорок восемь часов». Далее следовал несколько загадочный вывод: «История сохранит в своих анналах решение Гинденбурга от 30 января 1933 года… как величайшее из решений президента, каким бы ни был его исход, так же как она всегда будет помнить его заслуги при Танненберге, где он показал себя величайшим стратегом». Двусмысленность этого заявления отразила непрекращающиеся тревоги Гугенберга. В тот самый день, когда «Франкфуртер цайтунг» назвала его центром нового правительства, он признался своему товарищу по партии Гёльдереру: «Вчера я совершил самое большое безрассудство в своей жизни: я стал союзником величайшего демагога в мировой истории».

Те газеты, которые подвергли критике назначение Гитлера, если вообще упоминали имя Гинденбурга, то возлагали вину за выбор канцлера не на него, а на его советников или на «бессовестных» людей, втянувших старого маршала в эту авантюру. Несогласные голоса звучали очень редко. Один из них – «Тэглихе рундшау», которая не могла простить президенту увольнения Шлейхера и посчитала плохой услугой Гинденбургу поиск виновных среди его советников. «В конечном счёте, – утверждала газета, – президент принимает такие решения, какие считает нужным, и несёт за них полную ответственность».