Герман и Доротея - [4]

Шрифт
Интервал

Лучшее в путь отбирал — старинные деньги и броши,
Матери милой наследство, — из них ничего я не продал.
Правда, со многим пришлось бы расстаться как с бременем лишним,
Даже с лекарственной травкой, добытой с такими трудами.
Было б и этого жаль, хоть стоит она и бесценок.
Если останется в доме провизор — уйду я спокойно.
Спас я наличные деньги и бренное тело, так, значит,
Все спасено! Не в пример одинокому легче укрыться».
«С вами, сосед, — возразил убежденно юноша Герман,—
Я не согласен. Мне речи подобные дики и чужды.
Тот не мужчина, кто в счастье и бедах, ниспосланных свыше,
Думает лишь о себе, не стремится ни грусть, ни веселье
С ближним делить и к тому побужденья не чувствует даже.
Именно в наши дни я б охотно на брак согласился,—
Сколько достойных девиц нуждается в мужней опоре,
Сколько мужчин без жены лишено утешенья в несчастье».
Молвил с улыбкой отец: «Вот это мне радостно слышать,
Речью приятной такой ты родителей жаловал редко».
Тут перебила отца добросердная матушка, молвив:
«Правда твоя, сынок, — поступай, как мы поступили,
Ибо нашли мы друг друга не в пору довольства и счастья.
Узами крепкими нас злополучное время связало.
Был понедельник — отлично я помню, ведь накануне
Страшный случился пожар, превративший в пепел наш город
Двадцать годов назад, как раз в воскресенье, как нынче.
Жаркое выдалось время, и город совсем обезводнел,
Шел на гулянье народ, разодетый праздника ради,
Кто потянулся в корчму, кто на́ поле, кто на плотину.
Где-то в предместье пожар занялся, и пламя вдоль улиц
Вихрем пустилось вперед, самое себя подгоняя…
Житницы, полные хлебом, неза́долго снятым, пылали.
Улицы сплошь погорели до самого рынка. От искры
Домик отца занялся, а с ним но соседству и этот.
Самую малость спасли мы; на выгоне я просидела
Всю эту страшную ночь, сторожа сундуки и постели,
Но под конец задремала. Когда ж провозвестница утра,
Ранняя свежесть, меня, до костей проняв, разбудила,
Дым я увидела, гарь да голые стены и печи.
Сердце заныло от боли. Но солнце, обычного краше
И лучезарней, взошло и наполнило бодростью душу.
Я поспешила подняться. Меня потянуло увидеть,
Что от дома осталось и живы ль цыплята, которых
Так я любила. Не смейтесь, ведь разум-то был еще детский!
Тою порой, как я по развалинам тлевшим бродила,
Глядя на пепел и прах — на остатки от дома родного,
Ты в стороне показался, чего-то ища сокрушенно:
Лошадь застряла в конюшне, но только чернели средь щебня
Груды дымящихся бревен; скотины же — как не бывало.
Так, в нерешимости, грустно стояли мы друг против друга —
Не было больше ограды, что наши дворы разделяла.
За руку взял ты меня и сказал неожиданно: «Лизхен,
Как ты попала сюда? Уходи! Обгорят ведь подошвы.
Пепел горяч, как огонь, сапоги — и то прожигает».
Ты меня поднял легко и понес по тропинке, пролегшей
Вдоль по двору. Ворота́ с полукруглым сводом стояли
Там, как поныне стоят. Это все, что осталось от дома.
Наземь меня ты поставил, целуя, а я застыдилась.
Ты ж обратился ко мне с приветливой, вкрадчивой речью:
«Видишь, в разоре мой дом! Останься! И новый отстроить
Мне помоги! А в ответ я отцу твоему порадею».
Я ничего не смекнула, покуда к батюшке тайно
Мать не послал ты и сговор не кончился радостной свадьбой.
И с благодарностью чистой поныне я вспоминаю
Груду обугленных балок и великолепное утро,
Давшие мне дорогого супруга. Первые годы
Страшной разрухи совпали с младенчеством милого сына.
Вот почему и хвалю широту твоих побуждений,
Сын мой, что в трудные дни о невесте ты помышляешь
И не чураешься брака в годину войны и разора».
Тут вмешался отец и сказал с большим оживленьем:
«Мысли такие похвальны, к тому же не вымысел праздный,
Женушка, весь твой рассказ, — он верен от слова до слова.
Только что правда — то правда. Не каждому жребий назначен
Сызнова все начинать, о безделице всякой заботясь,
Да и не всем надрываться, как нам и другим приходилось.
Благо тому, кто в наследье устроенный дом получает,
Приукрашать лишь его остается такому счастливцу,—
Трудно начало во всем, а в хозяйстве домашнем тем паче.
Уйма вещей нужна человеку тут каждодневно.
Все дорожает — и, значит, готовь деньжонок побольше.
Вот почему на тебя уповаю, мой Герман, что вскоре
В дом отцовский введешь ты невесту с хорошим приданым,
Ибо порядочный парень достоин богатой девицы.
Ведь особливо приятно, когда за женушкой славной
Следом явится в дом и добро в сундуках и корзинах.
Умная мать неспроста запасает для дочки полотна,
Из года в год их готовя из тонкой и прочной кудели,
Крестный, глядишь, серебро столовое приберегает,
И потихоньку отец золотые ссыпает в шкатулку
С тем, чтобы девушке также порадовать было возможно
Юношу, ей предпочтенье отдавшего перед другими.
Я-то ведь знаю, как вольно жена себя чувствует в доме,
Если знакомую утварь на кухне и в комнатах видит.
Скатерть своя на столе, одеяло свое на кровати.
Только невесту с достатком я принял бы в дом свой охотно!
Нищую станет супруг презирать и начнет обходиться,
Как со служанкою, с ней, что служанкой пришла с узелочком,
Люди несправедливы, а время любви скоротечно.
Да, мой сынок, ты б утешил отцовскую старость, когда бы
Ввел в свой родительский дом долгожданную дочку-невесту

Еще от автора Иоганн Вольфганг Гёте
Фауст

«Фауст».Жемчужина немецкой драматургии.Пьеса, не уступающая даже шедеврам Шекспира.Книга, которую — пусть минимально, пусть хотя бы «цитатно» — знает каждый.О ее скрытом, глубинном смысле написаны сотни исследований, однако, читая и перечитывая историю доктора Иоганна Фауста и его спутника, демона Мефистофеля, каждый снова и снова будет находить для себя смысл новый — собственный, уникальный и глубоко личный.


Учение о цвете

Все знают Гете – великого поэта, драматурга и писателя. Но эта книга открывает его для читателя с совершенно неожиданной стороны – как оригинального ученого, вступившего в научную полемику с самим сэром Исааком Ньютоном!Что представляет собой цвет? Ньютон изучал его с точки зрения его физической природы. Гете же интересует не физическая, а, скорее, физиологическая сторона: как человек воспринимает разнообразные цвета и что на это восприятие влияет? Наблюдения и выводы его, точные и остроумные, и в наши дни представляют огромный интерес.В формате PDF A4 сохранен издательский макет.


Рейнеке-лис

«Рейнеке-лис» (1794) — эпическая поэма, блистательное обращение автора к традиции животного эпоса, сложившейся еще в средние века. «Рейнеке-лис» — сатира на феодальное общество. Под масками зверей в поэме выведены представители всех сословий: крупные феодалы в образах медведя, волка, барсука и мелкая сошка — зайцы, куры, петухи, синички. В центре поэмы — хитрый лис, который всегда оставляет в дураках своих врагов и противников.«Рейнеке-лис» — широкая панорама общественной жизни феодальной Германии, произведение, проникнутое неприятием феодально-буржуазных порядков, позволяющих в равной степени терзать народ и державным львам, и свирепым волкам, и хищникам «нового типа», которые умеют обделывать свои делишки не грубой силой, а хитростью и коварством.


Правила для актеров

«Правила» отчасти отражают театральную практику того времени, отчасти — своеобразную театральную эстетику веймарского классицизма.


Новелла

«Новелла» знаменует собой наиболее чистый образец новеллистического жанра рассказа о «необыкновенном происшествии», в данном случае выписанном на фоне странно неподвижной природы, представляющей собою как бы подобие эффектной театральной декорации.


Эгмонт

Трагедия Гете изображает начальный момент Нидерландской революции XVI века, первой буржуазной революции в Европе.